Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны

В своей записной книжке я нашел такой фрагмент: «Сад полон кактусов, отцветающих и готовящихся дать семена; запах мимозы; пруда; дорожки и ступени, прочные, основательные; много тенистых уголков и потрескавшихся каменных скамеек; роскошные герани, еще кактусы; приходящий в упадок теннисный корт, круглые металлические столы, за которыми никто не сидит, металлические кресла, навевающие воспоминания об Англии перед началом последней войны, но почему-то производящие странное впечатление, как и сам дом. Огромный и странно декорированный; кирпичная кладка и индийские портьеры, каучуконосное растение, светильники в виде королевской кобры, высокие потолки, абажуры, похожие на сдвинутые на затылки шляпы китайских кули[79], подсвечники из сварочного железа, одни со свечами, другие — с электрическими лампочками; комнаты, расположенные вокруг большой, находящейся в центре гостиной, мебель тридцатых годов прошлого века, немного устаревшая и обветшавшая, но все еще солидная и английская — когда-то этот дом был частным жилищем, а затем стал отелем — в книге посетителей полно фотографий нарядных участников вечеринок, имена которых написаны неразборчиво, комментариев, газетных вырезок о свадьбах, о венгерских принцах, об американцах, об английских красавицах, о светских львах и львицах, о совершенно неизвестных в наше время старых автомобилях, о пикниках. Re они все сейчас? Сейчас в отеле восемь постояльцев, включая нас с Томом, и правит бал здесь некая мисс Бетти. Ей помогают какая-то жизнерадостная немка и неизменно вежливый персонал. Кто такая мисс Бетти? У нее странный акцент, слегка похожий на акцент жителей центральных графств Англии: она проглатывает на конце слов. Мисс Бетти производит впечатление делового и активного человека. Внезапно она говорит: „Мне пора. У меня есть важные дела“. И уходит, чтобы начать телефонный разговор о разных социальных проблемах, при этом ее голос эхом отдается в гостиной. У нее плохой итальянский. Сколько лет она живет здесь? Насколько ты можешь ошибиться? Немец оказывается швейцарцем, преследующим интересы своей семьи, и фанатом фитнеса, и выясняется, что отель принадлежит итальянцу и его жене, полуангличанке-полуголландке, а что касается мисс Бетти, то мне кажется, что ее родина — Лондон или юго-восточная Англия».

За этой записью следует таинственный постскриптум: «Мужчина, с явным неудовольствием рассматривающий газету через монокль, держит ее на расстоянии не менее фута от себя».

Вилла Сан-Панкрацио и ее странные обитатели стали для меня тогда олицетворением уникального шарма Таормины, и мне остается лишь сожалеть о том, что я не был столь же прилежным в том, что касается других тогдашних впечатлений.

Я отправился в гости к вилле Сан-Панкрацио и к своему прошлому. В конце концов я отыскал ее и очень пожалел об этом. Она стояла рядом с фуникулером, который связывал город с пляжами. Вывеска по-прежнему красовалась на ее крыше, которая сейчас была на уровне дороги. Отель совершенно развалился и был закрыт. Сад сохранился и кактусы тоже. Мне даже удалось отыскать теннисный корт, а все остальное превратилось в руины.

Я увидел мужчин в защитных костюмах и в масках, в руках которых были баллоны с какими-то химикалиями. Травмированный такой встречей с настоящим, я предпочел скрыться в саду своей памяти.

* * *

Итак, я пришел на последнюю сицилийскую трапезу. На следующий день я верну «Монику» ее законным владельцам в Катании и отправлюсь в Англию. Однако перед отъездом Кончетта обещала приготовить мне ланч. Если Мелисса была хранителем славы «Каза Кусени», то Кончетта Кундари в течение сорока лет пребывала его добрым ангелом, помощницей Дафны Фелпс, домоправительницей и кухаркой. Она жила вместе со своим мужем Пеппино в скромном домике в саду и оттуда внимательно следила за всем, что происходит в доме. Я вспомнил обед с Ричардсами на вилле Ингхэм в самом начале моего путешествия по Сицилии. Мне показалось совсем не случайным, что и конец одиссеи тоже оказался связанным с Англией.

— Вы любите чеснок? — спросила меня Кончетта, когда я, стоя на кухне, наблюдал за ее работой.

Кухня представляла собой просторное мрачноватое помещение со странным сочетанием разного оборудования и поверхностей, с древней плитой и с мраморным рабочим столом. Кончетта нарезала тонкими ломтиками чеснок, который нужно было добавить к стоящей на огне фасоли.

— Да, — подтвердил я.

— Некоторые не любят его, — словно извиняясь, добавила она. — Очень жаль, ведь он такой вкусный.

Кончетта имела в виду гостей из Англии, которые приезжали сюда еще при жизни Дафны Фелпс. В то время некоторые считали чеснок отвратительным и опасным продуктом, едва ли не символом того аморального и нечестного поведения, какое можно было ждать от европейцев.

— Что вы еще собираетесь приготовить?

— Risotto confinocchio selvatico, рисотто с фенхелем. С диким фенхелем из нашего сада. Вы знаете, что это такое?

Я знал и очень любил его опьяняющий и бодрящий вкус.