Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985

Словом, если про «страхи тысячного года»² историки до сих пор спорят, насколько они были распространены и даже были ли они вовсе, страх перед двухтысячным годом настолько же очевиден, насколько и обоснован; отныне это подтверждено наукой. В то же время происходящее не является чем‑то в корне новым: это лишь неизбежный результат давно запущенного процесса. Общество, всё более больное, но и всё более могущественное, повсюду воссоздало вокруг себя мир, служащий сразу и средой, и декорацией для собственной болезни, – создало больную планету. Общество, всё ещё неоднородное, определяемое не собой, а всё более лишь малой частью из своего числа, внешней по отношению к обществу, но поставившей себя над обществом, породило такое движение по господству над природой, над которым теперь ничто не господствует. Капитализм своим развитием сам предоставил, наконец, доказательства того, что он не может далее развивать производственные силы; и речь не о количественном развитии, как многие могли подумать, а о развитии качественном.

Впрочем, для буржуазной мысли только количественные показатели методологически убедительны, измеримы, действительны; а качественные – это что‑то субъективное, вроде сомнительной обёртки, которую для красоты надели на подлинную действительность, оцениваемую точно, на вес. Для диалектической мысли, а значит для истории и пролетариата, напротив, именно качество является определяющим критерием для подлинного развития. Что мы в конце концов и докажем, мы и капитализм.

Те, кто стоит у руля, вынуждены теперь говорить о загрязнении, и чтобы бороться с ним (ведь в конце концов они живут на одной с нами планете; если капитализм в чём‑то и сблизил классы, то только в этом смысле), и чтобы замаскировать его: ведь одно только осознание вредных воздействий и существующих рисков уже стало бы мощнейшим поводом для восстания, материалистическим требованием пролетариата, таким же жизненно важным, как двигавшая пролетариями XIX века невозможность прокормить себя. Когда все прошлые формы реформизма потерпели крах – а все они намеревались окончательно решить проблему классов, – объявился новый реформизм, подчинённый всё тем же задачам: смазать шестерёнки системы и открыть перед передовыми предприятиями новые возможности получения прибыли. Самый современный сектор промышленности тут же бросился на новый рынок сдерживающих загрязнение средств, обещающий большие прибыли, ведь там вертится значительная часть монополизированного государством капитала. Конечно, этот новый реформизм заранее обречён на провал по тем же причинам, что и все предыдущие, но он имеет одно кардинальное отличие от них: у него совсем нет времени впереди.

Развитие производства до сих пор полностью соответствовало сценарию политической экономии: оно было развитием нищеты, захватившей и испортившей саму среду жизни. Общество, где рабочие губят себя на производстве и могут лишь со стороны смотреть на результаты своей работы, теперь прямо даёт им увидеть, почувствовать главный результат отчуждения труда, которым является смерть. В обществе сверхразвитой экономики всё включено в сферу экономических благ, даже вода природных источников и воздух городов, а потому всё оборачивается экономическим злом, «окончательным отрицанием человека», достигшим своего совершенного материального выражения. Конфликт современных производственных сил и производственных отношений капиталистического общества (и буржуазных, и бюрократических) входит в заключительную стадию. Линейный, накопительный процесс производства не-жизни всё ускорялся и дошёл в своём развитии до высшего уровня: теперь он непосредственно производит смерть.

В мире, где труд повсеместно стал товаром, центральной, всеми признанной и важнейшей задачей экономики, поддерживающей власть господ, становится производство рабочих мест. Что показывает, как далеко мы от передовых идей прошлого века о сокращении количества человеческого труда за счёт увеличения производительности средствами науки и техники, благодаря чему, по задумке, все нужды, которые ранее признавались объективно существующими, удовлетворялись бы всё легче и легче, причём без кардинального ухудшения качества ставших доступными благ. Сегодня же именно для «создания рабочих мест», даже в сельских районах, откуда ушли все крестьяне, то есть для того, чтобы использовать человеческий труд как отчуждённый труд, как наёмный труд, делается уже всё остальное; а значит мы по‑глупому подвергаем угрозе самые основы существования человечества, которые сейчас не прочнее идей какого‑нибудь Кеннеди или Брежнева.