Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985

Месяц спустя надпись на плакате родителей жертв гласила: «Они заплатили за вход, они имели право выйти», что кажется очевидным с человеческой точки зрения; но не следует забывать, что с точки зрения политической экономии это не так очевидно, и весь вопрос лишь в том, какая из этих точек зрения окажется сильнее, вот и всё. По сути, войти и заплатить – это безусловная необходимость для торгово-рыночной системы, это всё, чего она хочет и что её волнует. Если кто‑то войдёт, не заплатив, – для неё это будет смерти подобно. А вот нравится тебе или нет внутри этой ловушки с кондиционером – это ей совершенно неинтересно, для неё такой проблемы не существует. И то, что в Сен-Лоран-дю-Пон безопасность людей не была обеспечена – всего лишь незначительное последствие, мелочь, ничтожный побочный эффект обеспечения сохранности товара.

Но всё это – что ответственность на себя должен взять целый класс – достаточно обыденно, хотя сейчас многие начинают смотреть на господствующие обыденные вещи, калечащие и убивающие их, с восхищением и желанием как‑то их исправить. И всё же массовая гибель в Сен-Лоран-дю-Пон была воспринята гораздо ближе к сердцу, чем бессчётное количество других катастроф, прорывов плотин, падений самолётов. Значимость факта, как и всегда, определяется ложью и умолчаниями, которыми спектакль покрывает его в своих средствах информации.

Конечно, никто не думал фальсифицировать реальное число жертв, как это было в случае Гдыни¹, Мехико², улицы Гей-Люссак³. Но чтобы хоть как‑то смягчить чудовищность голых фактов, парадоксальным образом было решено скрыть число выживших. Некоторые вышли подышать воздухом и были снаружи, когда вспыхнул пожар, кто‑то успел быстро добежать до двери. Но точную цифру тех, кто смог выбраться оттуда, никто не захотел озвучивать, чтобы не ставить её рядом с количеством тех, кто остался заперт внутри. А потому многие наивные зрители могли подумать, что спаслись как минимум несколько десятков человек, а то и больше. Но некоторое время назад жандармерия в ходе расследования опросила около тридцати человек, часто бывавших в клубе «5–7». Само собой разумеется, среди них были и те, кто находился там в день трагедии. За вычетом шести или восьми человек, которые уже вышли наружу до момента возгорания, можно заключить, что из остававшихся внутри смогли спастись не более десяти человек. Сгоревших в пятнадцать раз больше. Чем же эта массовая гибель отличается от того, что порой случается с группой людей, случайно оказавшихся в одном супермаркете или в одном поезде? Погибшие в Сен-Лоран-дю-Пон почти поголовно были молодыми людьми, в большинстве своём – парнями и девушками шестнадцати-двадцати лет. С другой стороны, это были в основном бедняки, рабочая молодёжь, многие из них – дети – рабочих-мигрантов.

Субботний вечер в Сен-Лоран-дю-Пон – это пример жизни, которую товарное изобилие предлагает молодёжи и рабочим: у многих есть машины, можно поехать компанией, заплатить за вход в какой‑нибудь паршивенький клуб; побыть там вместе. Это было не бегство от одиночества и скуки; но тот вид скуки, который положено считать самым увлекательным. Это та же более не приемлющая условий своего существования молодёжь, которой в Изере⁴ в качестве зарплаты за их еженедельный труд предлагали еду, бензин и развлечения, как в Сен-Лоран-дю-Пон. А чего ещё ждать? Те, кого там бьют дубинками, здесь сгорели заживо. Когда через несколько дней жители Сен-Лоран-дю-Пон решили всё же встать на сторону своего мэра, оказавшегося в краткосрочной опале, небольшие предприятия региона решили устроить часовую забастовку, но, как отмечает “Le Monde” за 8–9 ноября: «…на самом крупном предприятии коммуны, заводе по холодной прокатке […], работники не были единодушны […], кроме того, пущенную для сбора подписей петицию разрешалось подписывать только имеющим избирательное право, то есть в стороне остались все не достигшие 21 года работники. Их реакция на такую дискриминацию была особенно болезненной в связи с тем, что из жертв в клубе “5–7” большинство составляли молодые люди младше двадцати одного».