Сюжет Бабеля

Прошу не понять меня ошибочно. Я не принадлежу к тем рыцарям поджатого хвоста, которые ворчат, что Юшкевич — особенно своими пьесами — «бламирует»{516} еврейство. Я, напротив, полагаю, что ни «В городе», ни «Король» не исчерпывают и половины того, что творится внутри современного еврейства, а раз оно творится внутри, то надо и писать об этом во всеуслышание. Есть у евреев и проституция, и эксплоатация , и вообще все пороки людские, кроме пьянства, да и последнее начинает завоевывать почву. Только при поджатом хвосте можно ограничивать искусство для надобностей апологии или борьбы с антисемитизмом. Но я задаю свой вопрос единственно с точки зрения интересов самого искусства. Г. Юшкевич сам на себя смотрит не как на сказочника, а как на реалиста, и с этой меркой в руках мы должны его художественно судить. А реалистическое искусство должно быть правдиво — и поэтому оно должно быть типичным по отношению к изображаемой среде. Можно пренебречь деталями быта ради крупных социальных и[н]тересов, но ведь не для всякой среды характерен один и тот же социальный процесс. Можно рассказывать о мужиках[,] совершенно не задевая бытовой стороны, но нельзя живописать развитие Zweikindersystem в русской деревне, потому что для русской деревни эта «система» абсолютно не типична. Ведь и помимо бытовых мелочей, всякая среда обладает известным своеобразием более крупнаго колибра ,своеобразием в основных чертах и главнейших переживаниях. Взять среду, которую до сих пор на русском языке изображали только с этнографической стороны, и вскрыть в ней общечеловеческие моменты — это очень хорошо; но вопрос в том, насколько они автором вскрыты, а не притянуты — существуют ли они уже в осязаемой жизни, или только мелькают у самого автора в глазах, от большого усердия. Не случилось ли это и с г. Юшкевичем?

Тут нужна тщательная проверка; я не критик и не беру на себя этой задачи, но как раз о «Короле» могу высказать с полной уверенностью: тут г. Юшкевич не реалист. Тут он не вгляделся в свою среду и не из нее выхватил то, что поразило его художественную восприимчивость: тут он заранее составил себе шаблон из ходячих понятий классовой борьбы, эксплоатации[,] ницшеанизированного любостяжания, и попытался вылепить нечто подобное из своей еврейской обычной глины. И это большая художественная ошибка, и еще большая социальная несправедливость. Именно еврейская среда имела право на то, чтобы писатель-социалист не навязывал ей своих шаблонов классовой розни, а скопировал бы то, что она сама в этой области выработала. В еврействе уже около 15 лет развивается интенсивно рабочее движение, достигшее солидного развития вширь и вглубь.

Хроника еврейской жизни представляет куда более густой перечень экономических стачек и актов экономического террора, чем соответствующие страницы русской летописи. В средине 1905 года один литератор, побывший на Литве, прочел в Териоках реферат о своих наблюдениях и объявил, что там диктатура пролетариата есть почти совершившийся факт — и этот литератор был, с внешней стороны, очень тогда недалек от истины. Поэтому для беллетриста интересующегося классовыми трениями, эта среда представляет неисчерпаемое море: закидывай сеть, тащи и описывай. И так поступил бы всякий художник, обладающий даром непосредственного восприятия из жизни, даром брать свои картины из действительности, а не из собственного только воображения и собственной начитанности. Но у него при этом получалась бы совершенно другая картина, чем та, что родилась у г. Юшкевича.