Сиваш

Всю ночь Матвей был при командире пехотной колонны. Когда резали проволоку, лежал в мерзлой западине — пули посвистывали над головой. В свете прожектора Матвей видел и покосившиеся столбики заграждений, и как бойцы пошли на них, и как на место раненых и убитых подползали не задетые огнем, высвобождали ножницы из мертвых или ослабевших рук. Слышал стрельбу, стоны, лязг и крик в окопах. И опять «ура!» Командир поднялся, спешно двинулись вперед. Еще в темноте взяли хутора Новый Чуваш, потом Старый Чуваш. Белые отходили. У хат лаяли, заходились псы, сквозь стрельбу послышалось, как тонко зазвенели разбитые оконные стекла. Черная муть на земле и на небе посерела, и начало светать. Командир будто только сейчас заметил рядом с собой Матвея.

— Ну, всё, товарищ проводник, дорогой папаша! Валяй теперь к дому.

— А могу и дальше с вами идти! Вон как двинулись. — Почерневший за ночь Матвей довольно оскалился.

Красноармеец с перевязанной щекой подъехал к Матвею в повозке на паре.

— Садись, отец, отвезу. Приставлен к тебе, чтобы в цельности доставить в Строгановку.

Лошади карьером понесли повозку в сторону от ухающей земли. Пробегая мимо окопов и порванной проволоки, кони шарахались от мертвых. Их было немало. Матвей подумал: жив ли Антон? Когда повозка выехала на взгорок, обернулся и увидел, как далеко позади словно из-под земли выпрыгивают огоньки — уже слабые и бледные. Ночь кончилась, мгла истаяла.

Съехали в Сиваш. На востоке в небо поднималось зарево, поднимался и дым, не понять, восходит солнце или вспыхнул пожар. Зарево стояло и на юге, в крымской стороне, и на западе. Словно и там всходило солнце. Дым поднимался над всем Литовским полуостровом.

Из тумана выполз огромный румяный шар — вот оно, взошло солнце. Зарева вдали погасли, но по клубившимся дымам было видно, что бой размахнулся очень широко, возможно красные ушли еще дальше вперед. Эх и молодцы же, ну и молодцы! Матвей с удовлетворением подумал, что и его рука к этому делу приложена. Нет-нет, и сам себе дивился, как это ночью он перевел войска.

«Ухватились за крымский берег, — думал он. — Неделю назад сказали бы мне — не поверил бы в такое чудо… Нынче все не так. Земля взялась крутиться по-другому. Такая страсть у людей, что еще немного — взмахнут руками и полетят по воздуху, как птицы… Вот-вот покончат с Врангелем, это уже ясно!»

Потом он подумал, как трудно бойцам на Литовском полуострове, вспомнил, как командир говорил про патроны. Если кончатся патроны, а дополнительно их не подвезут, то беда. А подвезти боеприпасы не так-то просто.

Со стороны Строгановки что-то двигалось навстречу, будто ползла по дну Сиваша темная длинная змея. Это шла конница со своего берега на крымский. Красноармеец с перевязанной щекой остановил повозку. Пропуская эскадроны, он любовался свежими, румяными лицами отдохнувших за ночь всадников, бодрым видом лошадей. Любовался и Матвей. Весело подумал: «Конница идет, значит, будут дальше наступать, крымский берег теперь не выпустят…» Провожая глазами ряды, Матвей снял шапку — помахать. Кавалерист в полушубке, по всему видать — из командиров, отделился от эскадрона, подлетел к повозке и, осадив коня, нагайкой ткнул в Матвея.

— Пленный?

Ездовой ответил:

— Вот уж и нет! Не угадал ты, товарищ! Это наш проводник, ночью показывал нам брод. Вы идете по его следам.

Всадник выпрямился в седле, взял под козырек.

— Приветствую, отец! — Крутнулся и поскакал за эскадроном.

Под бабаханье орудий солнце поднималось все выше. Вдруг застучали орудия и на западе, в стороне вала, на Перекопе, там тоже началось. Теперь все кругом громыхало. Горизонт от Перекопа до края Литовского полуострова заволокло черным, минутами застилавшим солнце, клубившимся дымом.

«Возьмут Крым», — решил Матвей. Красноармеец-ездовой вдруг заволновался:

— Слышал, отец, ребяты говорили — вода в Сиваше прибывает! Наши войска вот и отрежет на Литовском. Пропадут тогда без патронов! Это правда, что вода прибывает?

— Ну и что из того? — нахмурился Матвей. — Ты панику не сей! Волна всегда то прибывает, то убывает, на месте не стоит. Но это же не то, что хлынула и затопила. Прибывает медленно. Вот здесь, где мы едем, будет до вечера сухо.

По Сивашу навстречу шли всё новые и новые войска. Проехали повозки с бочками воды, брички с поклажей — обратно повезут раненых. Недалеко сбоку виднелись дышла от повозок, утонувших в чеклаке. Наверно, ночью шел обоз, эти повозки сбились, лошадей успели выпрячь, а повозки ушли в грязь. Над одним чеклаком словно раскинута палатка. Это верх утонувшего санитарного фургона.

Догнали и взяли в бричку строгановского мужика Афонина. Человек брел из Крыма с кнутом в руке, с котомкой за плечами. С ним случилось то же, что с Матвеем прошлой зимой: отступая, белые забрали с подводой. Теперь убежал от них, но без лошадей.

— Ладно, не горюй, — сказал ему Матвей. — Мы еще возьмем… Мы еще заживем… Думаю, получишь коня из трофеев, когда вот это все закончится.

— Погоди, Матвей, еще рано «гоп» говорить, — ответил Афонин.

— Это-то верно… но все же! Я знаю!

Красноармеец оглядел Матвея и сказал: