Сиваш

— Папаша, глубоко! — проговорил командир.

— Знаю, что глубоко, — ответил Матвей. — Тут и должно быть глубоко. И дальше будет топкий участок. Но, думаю, пройдем…

Командир остановился, пропустил Матвея, пропустил знамя. Из тумана послышался его голос:

— Товарищи, не волнуйтесь. Под водой крепкий грунт. Здесь не утянет!

По колонне пронесся стон — сжимающая ледяная вода хватила выше колена. Бойцы, наперекор, рванулись вперед, вода закипела, к ногам Матвея накатились волны.

— Ничего, скоро кончится, — сказал он.

Конники шли хорошо. Стремились выехать наперед пехоты, но командир осадил. Разбрызгивая воду, прискакал связной — орудия вязнут, — и командир отрядил бойцов на помощь.

Матвей предсказал правильно. Хоть и не очень скоро, но под ногами снова зашуршал ломкий сырой ил. И вдруг ярко, бело засветился туман. Белый с расплывчатыми краями луч прожектора воткнулся вверх в небо, секунду постоял на месте и начал опускаться в Сиваш.

— Стой, не шевелись! — Сам командир замер в неподвижности.

Светящийся прозрачный туман наполз сверху на мокрую, обледеневшую колонну. Как уговорились в Строганова, все на свету замерли, будто статуи. Иссиня-белый плывущий свет смазал дно и колонну одной сероватой краской. Даже вблизи на дне Сиваша не увидеть на сером иле серую, измазанную илом же, намокшую в соленой рапе шинель. Виднелись только лица, глаза. Такой картины Матвей ни разу в жизни не видел. Он словно уснул под тихим густым лучом, словно во сне привиделось.

Прожектор погас, но бойцы стояли, ослепленные, пока командир не сказал: «Вперед!» Командир к самым глазам поднес часы со слабо желтевшими стрелками — от начала перехода минуло три часа.

Матвей чувствовал: берег уже близко. На мысе — проволочные заграждения и окопы. Конечно, в них сейчас дремлют белые солдаты с пулеметами. Услышат или при свете прожектора заметят движение — начнут стрелять, не дадут выйти на берег.

«Пулеметы под носом, но я не боюсь за свою жизнь, — подумал Матвей. — Боюсь погубить людей… Ветер повернул, скоро начнет заливать. Всё на кону и эту ночь: либо, перейдя Сиваш, захватят крымский берег и вал, либо проиграют сражение на Перекопе… Чеклаки я обошел. Но если теперь собьюсь и кину людей на пулеметы, то лучше не жить. Буду ненужный человек на земле, погубитель дела и многих душ. Никогда не найду прощения от живых, от самого себя!»

Матвей хорошо помнил, что слева от Перекопского вала до мыса — берег обрывистый, как стена, на него сразу не влезть, а влезешь — там окопы. Весь берег от вала до хутора Чуваш — в проволоке. Стало быть, надо забирать на восход, в сторону от заграждений. Чуть отклонившись на восток, можно выйти на пологий берег, в хорошую балочку, где дно Сиваша незаметно переходит в берег. Не надо будет взбираться на крутизну, а в случае чего можно атаковать прямо с ходу, со дна Сиваша.

До чеклаков Матвей знал одно: вперед. А с середины Сиваша, когда уже нужно было думать о береге, Матвей старался точно уловить момент, когда начать отклоняться на восток. Если сделать это слишком поздно, то наткнешься на крутой мыс, там услышат, осветят и, с высоты, всех уложат на дне Сиваша. Если же немедленно отклониться на восход, то как раз наткнешься на мыс по другую сторону заливчика. Этот мыс тоже обрывистый, три сажени высотой, как стена, и на нем солдаты в окопах, всех перебьют…

Во мгле Матвею мерещилась та самая полого выходящая в залив балочка, хороший берег, на который и хотел вывести колонну. Он хорошо знал эту балочку. Однажды захромала лошадь, на базар в Армянск отправился пешком через Сиваш, дошел до крымского берега, увидел обрывистый мыс. Земля лежала в одну сторону, лежала в другую… Двинулся в обход высокого мыса с левой стороны, знал, что с этой стороны обход короче. Чем дальше шел на юг, тем ниже и ниже опускался берег. Обогнул заливчиком мыс и увидел устье балки. Славная была балочка… Это было днем. Другой раз нашел ее и ночью, когда умирала жена и Матвей ездил за фельдшером.

Весной, когда бежал от белых, устремился опять же через эту балочку. И когда возил колючую проволоку, приметил это место. Почему приметил? Потому, что всюду были укрепления, а здесь их не было. Может быть, теперь построили? Но лучшего места не было.

«Беда, ничего не видно, идешь как без глаз! — думал Матвей. — Если берег окажется по левую руку, значит, как раз и вывел на огонь. Здесь, с фронта, Караджанай, Чуваш, Тимошино — самые сильные укрепления. Если же нащупаешь ногой низкий берег с правой стороны, то — хорошо, можно выходить».

В густой, промозглой мгле Матвей провел колонну еще версту. Вглядывался влево: не дай бог зачернеет высокий берег! Сейчас все решится: жизнь или смерть! Всмотрелся — похолодел. Слева что-то чернело. Берег?

Это черное зыбилось: либо земля за туманом, либо самый туман. Кажется, вывел не на место. Неужто такая судьба? Неужто сбился под конец? «Как же это так, братцы, ну что же это такое? Нет, не может этого быть». Земля под ногами качнулась. Матвей схватил командира за руку, на секунду остановился, командир тихо спросил:

— Что случилось, проводник?

— Берег… Видите?