Сиваш

Словно в полусне, Олег думал так. Однако в Бахчисарае вновь подсевший пассажир стал рассказывать, как в Джанкое, куда уже пришли красные, ловят оставшихся офицеров, загоняют во дворы и, чтобы не поднимать стрельбы, закалывают штыками. Он рассказывал так, будто сам все видел. Но выяснилось, что пассажир последний раз был в Джанкое в прошлом году, о казнях же слышал от кого-то в Симферополе на вокзале. Олег не верил, и все-таки было страшно.

А потом за туннелями, на последней перед Севастополем станции, в дверях показалась голова распорядителя с повязкой.

— Спокойствие, господа! Имею сообщить! Только что генерал Врангель и верховный комиссар Франции господин де Мартель и командующий французской эскадрой в Черном море адмирал Дюмениль подписали договор! Все увозимые из Крыма поступают под покровительство французского правительства. Военные корабли Франции, Англии тоже, задержались у берегов Крыма и до последнего момента будут прикрывать посадку на суда. Все сядут, все! Будьте покойны!

— Мерси! — пьяно проговорил Кадилов (в вагоне кто-то угостил коньяком). — Господа, а кто желает на вечный покой? Позвольте, я вас застрелю! Эх, Алай-булай — крымские песни!

Теперь Олег слышал уже не страшные, а насмешливо-язвительные вести: «спаситель России» Врангель подготовил для себя крейсер «Корнилов» и, не мешкая, переехал из своего дома в гостиницу Киста на Графской площади — поближе к порту. Вот-вот и вовсе подастся в море — земля уже не держит, сядет на «Корнилова», будет ходить по портам и в подзорную трубу разглядывать посадку. Словом, старается не попадаться на глаза войскам, молчит, откричался на парадах.

Из самого угла вагона чей-то голос говорил:

— Помню, в Севастополе на параде его качали, «ура» кричали. Он шпорой угодил одному прямо в глаз, раскровянил, вышиб. Беднягу солдата пришлось отвезти с парада прямо в госпиталь.

* * *

В теткиных комнатах все было сдвинуто с мест, на полу громоздились мягкие тюки, один на другом — большие чемоданы. Без чехлов, голые, кресла и диваны стояли беспорядочно, не давая прохода. Начали скатывать ковровые дорожки — бросили. Окно разбито, холодный ветер задувал в комнату. Когда Олег открыл дверь, сквозняк потянул со стола листки и бумажные деньги — полетели веселой стаей. Тетка ахнула, бросилась за ними с протянутыми руками, даже не заметила вошедших Олега и Кадилова. Дядя, обессиленно сидевший в кресле, увидев Олега, грустно кивнул. Всегда веселый, он теперь беспрерывно плакал, моргал мокрыми ресницами — никак не мог взять в толк, зачем опять увязали вещи, куда ехать, если кончилась суша, а дальше — море и чужие, смертельно чужие страны, другой язык, другое небо.

Почему-то не видно матери. Больна, лежит? Тетка наконец справилась с деньгами, подошла, поцеловала Олега и горько заплакала.

— Твоя мама сделала лучше нас с тобой. Заснула вечным сном… Это случилось на той неделе.

Кадилов снял фуражку, тронул Олега за плечо.

— Олег, не время. Мы потом помянем. А сейчас идем! — Повернулся к дяде. — Не скажете ли, на какой пристани лучше садиться?

— Не знаю, дорогие господа, не знаю, — плачущим голосом ответил дядя. — Нас обещали погрузить на «Мечту», скоро придут носильщики. О боже мой, это звучит как «могильщики»!

Кадилов притворно весело засмеялся.

— Шутка всегда хороша! Отлично! Постараемся и мы оседлать ту же прекрасную «Мечту». Пойдем ее искать! К какой пристани она подойдет? — Кадилов решительно взял товарища за руку, но Олег вырвался.

— Никуда не поеду! Остаюсь…

Кадилов выкатил глаза, возмутился:

— С ума спятил!

Силой выволок Олега на улицу, прижал к стене и угрожающе надвинулся.

— Ты — смотри! Совсем голову потерял! Это солдатам еще можно оставаться, а нам…

Олег бормотал:

— Все равно: на каторгу или на чужбину… Пусть на каторге, но здесь, дома.

— А если поставят к стенке? Дурак!

На севастопольских пристанях продолжалась погрузка. Потоки бегущих заполнили большие пароходы, затем отступающие войска и беженцы стали захватывать стоявшие в порту мелкие суда. Напирали с вещами, со всяческим добром. «Награбили!» — слышались голоса в толпах севастопольских жителей.

С севера, с гор скатывались в порт всё новые потоки, с боя брали сходни. Но, как ни трамбуйся, как ни вжимайся, всем не попасть. Едва занял место какой-нибудь штаб, вдруг появлялся штаб посильнее и вон выкидывал слабейших. Только что погрузился лазарет, но с палубы на пристань уже летят подушки, кровати, корзины. Снова грузили. Но вот в автомобилях примчался многолюдный, сильно вооруженный отряд — и все с начала.

Так продолжалось сутки. Утром распространился неожиданный приказ: эвакуацию прекратить, на фронте все спокойно, панику ликвидировать. Только что севшие на пароходы стали сходить на берег. Но уже в четыре часа дня все бросились к пристаням с новой энергией: в город вошли новые отступающие войска, их поток резко усилился, появились казачьи сотни. Кухни, обозы, автомобили, орудия — все это гремело, мчалось по улицам вниз, к морю. Слышались хриплые крики: «Где порт? Где пароходы?»

Кадилов игриво стегал себя нагайкой по голенищу.