Сиваш

Красные батальоны шаг за шагом пробивались в проходах между озерами. Горела станция Юшунь. Кирпичное здание, несколько хатенок — все было овеяно дымом. Между вагонами на путях — суматоха. Одни белые пытались скрыться в пустых вагонах, в будках, за пулеметными ящиками и тюками, другие, с поднятыми вверх руками, прижались к стенам. В степи полк белых попал под удар красной конницы. Напрасно офицеры старались построить солдат в каре. Побросав оружие, солдаты убежали в степь. Только несколько юнкеров сошлись вокруг своих мертвенно-бледных командиров, успели дать один залп и под шашками подняли руки. Послышались три выстрела — трое застрелились. Остальные сбились в кучу и угрюмо, исподлобья посматривали на командиров.

Конники помчались дальше, на юг. Взлетели на пригорок — еще одна станция как на ладони! Степь вокруг нее забита белыми отходящими войсками. Пехота и кавалерия, обозные двуколки и кухни, зарядные ящики и обывательские подводы — все перепуталось.

На пригорке командир поднял шашку: «Марш!». Обрушились, станция мгновенно обезлюдела. На водокачку взобрался наблюдатель, увидел идущую с севера конницу белых. Это отступала конница генерала Барбовича. Ударили и по ней. Потом двинулись дальше. На пике передового кавалериста рдел флажок.

10

Спокойно спал степной городок. Только в полевом штабе фронта пылали лампы. Дежурные, охрана, конные связные и мотоциклисты — наготове.

Фрунзе в грохочущем поезде возвращался из Харькова, куда ездил прошлой ночью, чтобы организовать связь с Бериславом. К Мелитополю Фрунзе подъезжал в предчувствии волнующих сообщений.

Члены Военного Совета ждали на путях и, как только подошел поезд командующего, вскочили на ступеньки вагона, взялись обнимать Фрунзе. Он понял, что получены хорошие новости.

Так оно и было. Только что в Мелитополе приняли повторное радио Блюхера:

«Срочно, всем, всем. Доблестные части Пятьдесят первой Московской дивизии твердой ногой ступили в чистое поле Крыма. Противник в панике бежит. Преследование продолжается».

От этой восторженной телеграммы в душе засияло. Теперь можно сказать, что Крым взят, хотя сопротивление на Керченском полуострове не исключено. Но нет! Нет уже духа для обороны. Крым взят.

— Ну, здравствуйте, товарищи! — только теперь произнес Фрунзе, голос у него дрогнул. Фрунзе каждому подал руку. Стремительно прошелся, ладонями потер лицо, словно умылся. «Немедленно сообщить Владимиру Ильичу…» У карты, удивленно приподнял брови.

— Кажется, все? Садитесь, товарищи, прошу. Что ж он, Врангель, теперь сделает?

Гусев тщательно протер очки, угрюмо проговорил:

— Угонит флот!

Фрунзе присел возле лампы, облокотился, склонил голову на сжатый кулак.

— Полагаю, полезно послать по эфиру Врангелю предложение сложить оружие.

— Он не услышит, Михаил Васильевич. Вероятно, оглушен, события идут помимо его воли.

Но Фрунзе уже загорелся.

— Не услышит — ну и бог с ним! — сказал Фрунзе. — Услышат солдаты, офицеры. Раньше не сдавались, еще надеялись на что-то. Сейчас надеяться уже не на что. Сам Врангель понимает это лучше всех. Если он потерял способность влиять на свои войска или заведомо не хочет сдаваться — пусть! Наше предложение несомненно повлияет на белые дивизии, подтолкнет их к сдаче. Солдаты и часть офицерства наверняка сложат оружие… Пусть и не получим от Врангеля ответа. Ответят сами солдаты, и ответят действием: если не сдадут винтовки, так побросают их. А красноармейцам наш ультиматум Врангелю конечно же принесет удовлетворение.

Фрунзе с усмешкой тут же раскрыл свой большой блокнот.

— Давайте сочинять письмо крымскому султану! Сергей Иванович, подсказывайте, вы — литератор…

С сильным нажимом, тончайшими линиями своеобразно связывая буквы, начал писать и говорить, что́ пишет: