Сиваш

Обычно живые и улыбчивые глаза Фрунзе сейчас строго глядели вперед. Время от времени от внезапной острой душевной боли морщил лоб. Полчаса назад случилось нечто чудовищное. Едва остановился поезд, в вагон вдруг вошли военные — сразу понял: люди Троцкого, — словно бандиты, заперли двери: «Всем оставаться на местах!» Начали обыск. Что-то искали настойчиво и долго, шарили даже в карманах сотрудников Фрунзе. Он сидел в своем купе, сцепив руки, бурно дыша, на висках больно бились жилки. Слышал, как за стеной передвигаются вещи, шуршат бумаги. Всякое видывал, но это — из ряда вон. Ничего не найдя, команда обыскивателей по знаку главного вдруг метнулась к двери, словно наутек.

— Стоп! — крикнул Фрунзе. — Составим-ка протокол! Стойте, я говорю! Извольте, вот чернила! — Заставил главного подписать.

— А теперь прошу покинуть вагон!

Мысль об этой нелепой, подлой истории сдавливала дыхание. Недостойные приемы спора и борьбы…

Перейдя Красную площадь, Фрунзе стремительно прошел через каменные ворота на кремлевский двор. Заседание Совета Обороны давно началось. Ярко светились окна здания бывшей палаты судебных установлений. Взбежал на третий этаж, вот знакомый зал заседаний. Слышны чья-то речь, голоса. После темной ночной улицы в зале душновато, но светло. За большим столом много знакомых лиц. Все бледные, усталые. Владимир Ильич — председатель — стоял в конце стола, Невысокий, крепкий, рыжеватый. Фрунзе тяжело опустился на свободное место. Владимир Ильич узнал, кивнул: «Ага, голубчик, опоздал!» Вскоре через Дзержинского Фрунзе получил записку:

«Точность для военного человека высший закон! Почему опоздали? Ленин…»

Почти выговор, но как-то сразу стало легче. Такой уж он человек — Ленин. Бывает гневен и резок, выговаривая оплошавшему работнику, но и гнев, и резкость Ильича какие-то товарищеские.

Фрунзе едва приметно улыбнулся в усы и стал внимательно слушать выступления, чтобы сразу включиться в работу.

Все говорили о военном положении Республики. Весной, когда Врангель еще только собирал силы, английский лев добродушно заурчал: простите Врангеля, в Крыму он воевать не будет. Советская Республика согласилась помиловать разбойника, если в Австрии освободят захваченных комиссаров Венгерской Советской Республики. Англия долго не отвечала, «лев только хвостом крутил», и вдруг его корабли обстреляли черноморское побережье.

Этой же весной польскому пану Пилсудскому предлагали мир. Но пес был у французского правительства на сворке, получил медальон на шею: два миллиарда долларов, двести танков, триста самолетов, девять генералов, двадцать восемь полковников — все, чтобы только кинулся на Советы.

Польская армия кинулась, заняла Житомир и Киев. Но когда ее отбросили назад на сто верст, Врангель рванулся из Крыма на Южную Украину, захватил самые плодородные уезды, весь южный хлеб. Недавно освобожденный Донбасс (уголь — спасение для Республики) оказался вновь под угрозой. Сообщают, будто пала Юзовка — сердце Донбасса.

Приближалась зима, хлеб и уголь отрезаны. Заводы и фабрики бездействуют, голод душит. Успехи Врангеля могут вызвать новое наступление Пилсудского. В этих условиях врангелевская опасность становится громадной.

Отчетливая скороговорка Ленина раскатилась во всеобщей внимательной тишине.

— Центральный Комитет рекомендует сделать Крымский фронт самостоятельным, а командующим назначить товарища Фрунзе. Вот этого самого, который явился с большим опозданием, за что пресерьезно ответит!

И вновь Фрунзе ощутил тепло… Под конец заседания Дзержинский, подняв бровь и дружески улыбнувшись в усы, передал Фрунзе еще одну записку от Владимира Ильича:

«Если не торопитесь и нет спешных дел, подождите меня».

Этого-то как раз и хотел Фрунзе. К концу заседания он подумывал о том, как бы встретиться с Лениным, все рассказать ему. Обыск вспоминался как дурной сон.

Владимир Ильич, в пальто внакидку, и Фрунзе последними прошли по длинному гулкому коридору, под люстрой блеснула голая голова. Ленин быстро мелким шагом вышел на крыльцо.

— Скорей, Михаил Васильевич. Очень хорошо дышится!

Небесный звездный купол словно опирался на шпили башен и соборные главы Кремля. Фонарь на высоком столбе освещал широкие плиты мостовой. Насколько можно было видеть, двор чистый, ровный. Еще весной в Первомай был субботник. Работали и Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, носили бревна, убирали мусор, расчищали кремлевский сквер… Снизу, от мглистой Москвы-реки, подул ночной ветер, погудел на широкой равнине двора, ударил в грудь. Фрунзе старался идти чуть в стороне от Владимира Ильича, чтобы лучше видеть его. Они шли через просторную, слегка выпуклую кремлевскую площадь, словно по земному шару; длинные тени скользили, истаивая у самых соборных стен.

Еще возле крыльца под тусклым фонарем Владимир Ильич повернулся к Фрунзе всем телом и вгляделся в лицо.

— Чем озабочены, товарищ комфронт? Кажется, вы чем-то весьма огорчены, хмуритесь, как петербургский день…