– Вы оказались в Филадельфии, потому что туда вас затащили Пегги. Они – часть вас самой, часть, которую вы не контролируете. Но когда мы сведем вас вместе, положение дел изменится.
– Филадельфия доказывает, что мне не становится лучше, – убитым голосом произнесла Сивилла. – Я никогда не поправлюсь.
– Вы знаете, что я хочу помочь вам, – мягко сказала доктор. – Вы знаете, что мне известно об этих проблемах уже более трех лет, и знаете, что они неразрывно связаны с вашей болезнью.
– Да, – насторожилась Сивилла. – Вы говорили мне это много раз.
– И когда вы воспринимаете это как-то по-иному, – твердо сказала доктор, – то совершенно напрасно становитесь подозрительной и пугливой.
– Но не странной? – пробормотала Сивилла.
– Нет, совсем не странной.
– Приятной?
Доктор ответила на эту мольбу об одобрении искренними эмоциями, отражавшими ее растущую близость с пациенткой:
– Да, Сивилла. Очень приятной. Вы мне нравитесь, и даже не представляете, насколько сильно.
Из глаз Сивиллы полились слезы – слезы, которых в течение первых полутора лет анализа она не могла из себя выдавить. Она тихо спросила:
– Вы все еще считаете, что я могу поправиться?
– Всей душой верю в это, Сивилла. Об этом говорит и весь мой ум, и весь мой опыт психоаналитика.
Узкая ладонь Сивиллы скользнула в руку доктора Уилбур, и доктор с пациенткой сели рядом на кушетку.
– Тогда почему мне становится хуже? – сдавленным голосом спросила Сивилла.
– Чем дальше продвигается анализ, – ответила доктор, – тем ближе вы подбираетесь к сути конфликта. Чем ближе вы подбираетесь к сути конфликта, тем больше встречаетесь с противодействием и с самим конфликтом.
– Но я ни с чем не встречаюсь, – горько заметила Сивилла. – Я убегаю.
– Это не вы, бодрствующая Сивилла, представляющая сознательный компонент личности, стремитесь убежать, а те, другие, относящиеся к подсознанию, – объяснила доктор.
Сивилла задумчиво ответила:
– Вы называете их подсознанием и говорите, что они – часть меня. Но в то же время вы говорите, что они могут увести меня куда пожелают. Ах, доктор, я боюсь, ужасно боюсь. Я не смогу привыкнуть к такому затруднительному положению вещей. Эти «другие» направляют меня, владеют мной, разрушают меня.
– Но это не одержимость, Сивилла, – подчеркнула доктор. – Не какое-то вторжение извне. Это состояние возникает изнутри и объясняется не сверхъестественным, а как раз очень естественным образом.
– Мне оно не кажется очень естественным, – быстро ответила Сивилла.
– Естественным не в том смысле, что это присуще большинству людей, – уточнила доктор, – а в том, что все можно объяснить условиями вашего окружения. Все эти личности моложе вас, и этому есть причина. Когда ваша мать говорила: «У тебя всего так много», она создавала определенную деформацию, поскольку у вас не было как раз того, без чего нельзя повзрослеть. В результате вы не могли расти, оставаясь единой личностью. Вам приходилось оставлять за собой свои кусочки и частички. Вы не осознавали, что делаете это. Вы не знали о существовании других «я». Вы до сих пор не встречались с ними, до сих пор отказываетесь выслушать записи их высказываний и, значит, в прямом смысле слова не знакомы с ними. Вы все еще не готовы принять их, разве что как некую интеллектуальную головоломку.
Губы Сивиллы жалобно скривились.
– Я еще не выяснила в точности возраст всех этих «я», но некоторые из них – маленькие девочки, разгуливающие в теле взрослой женщины, – продолжала доктор Уилбур. – Когда Пегги убежали в Филадельфию, они убегали от вашей матери. Они отрицают, что ваша мать является их матерью, но отрицание это поверхностно. В них глубоко впечатаны страх и гнев против вашей матери. Страх и гнев заставляют их убегать, разрывать путы ловушки, которую расставила для них ваша мать. А поскольку обе Пегги и некоторые другие являются маленькими девочками, в определенном смысле они и вас делают маленькой девочкой.
– То есть не только безумная, – с горькой иронией бросила Сивилла, – но и незрелая?
Доктор обняла Сивиллу и убежденно заговорила:
– Никто, кроме вас самой, никогда не называл вас безумной, и я хочу, чтобы вы выбросили это слово из своего словаря и не применяли его по отношению к себе. Ваша мать мешала вашему взрослению. Вы не поддались ей полностью, поскольку в вас был крепкий стержень, позволявший отделить свою жизнь от ее жизни. И когда вы обнаружили, что ваша мать действует вам во зло, вы нашли способ делать то, что вам хотелось бы делать, – хотя при этом появлялись осколки и обломки из прошлого, формирующие другие «я», что делало вас непохожей на других людей и заставляло бояться себя.