Читаем Сивилла полностью

   – Вы оказались в Филадельфии, потому что туда вас затащили Пегги. Они – часть вас самой, часть, которую вы не контролируете. Но когда мы сведем вас вместе, положение дел изменится.

   – Филадельфия доказывает, что мне не становится лучше, – убитым голосом произнесла Сивилла. – Я никогда не поправлюсь.

   – Вы знаете, что я хочу помочь вам, – мягко сказала доктор. – Вы знаете, что мне известно об этих проблемах уже более трех лет, и знаете, что они неразрывно связаны с вашей болезнью.

   – Да, – насторожилась Сивилла. – Вы говорили мне это много раз.

   – И когда вы воспринимаете это как-то по-иному, – твердо сказала доктор, – то совершенно напрасно становитесь подозрительной и пугливой.

   – Но не странной? – пробормотала Сивилла.

   – Нет, совсем не странной.

   – Приятной?

   Доктор ответила на эту мольбу об одобрении искренними эмоциями, отражавшими ее растущую близость с пациенткой:

   – Да, Сивилла. Очень приятной. Вы мне нравитесь, и даже не представляете, насколько сильно.

   Из глаз Сивиллы полились слезы – слезы, которых в течение первых полутора лет анализа она не могла из себя выдавить. Она тихо спросила:

   – Вы все еще считаете, что я могу поправиться?

   – Всей душой верю в это, Сивилла. Об этом говорит и весь мой ум, и весь мой опыт психоаналитика.

   Узкая ладонь Сивиллы скользнула в руку доктора Уилбур, и доктор с пациенткой сели рядом на кушетку.

   – Тогда почему мне становится хуже? – сдавленным голосом спросила Сивилла.

   – Чем дальше продвигается анализ, – ответила доктор, – тем ближе вы подбираетесь к сути конфликта. Чем ближе вы подбираетесь к сути конфликта, тем больше встречаетесь с противодействием и с самим конфликтом.

   – Но я ни с чем не встречаюсь, – горько заметила Сивилла. – Я убегаю.

   – Это не вы, бодрствующая Сивилла, представляющая сознательный компонент личности, стремитесь убежать, а те, другие, относящиеся к подсознанию, – объяснила доктор.

   Сивилла задумчиво ответила:

   – Вы называете их подсознанием и говорите, что они – часть меня. Но в то же время вы говорите, что они могут увести меня куда пожелают. Ах, доктор, я боюсь, ужасно боюсь. Я не смогу привыкнуть к такому затруднительному положению вещей. Эти «другие» направляют меня, владеют мной, разрушают меня.

   – Но это не одержимость, Сивилла, – подчеркнула доктор. – Не какое-то вторжение извне. Это состояние возникает изнутри и объясняется не сверхъестественным, а как раз очень естественным образом.

   – Мне оно не кажется очень естественным, – быстро ответила Сивилла.

   – Естественным не в том смысле, что это присуще большинству людей, – уточнила доктор, – а в том, что все можно объяснить условиями вашего окружения. Все эти личности моложе вас, и этому есть причина. Когда ваша мать говорила: «У тебя всего так много», она создавала определенную деформацию, поскольку у вас не было как раз того, без чего нельзя повзрослеть. В результате вы не могли расти, оставаясь единой личностью. Вам приходилось оставлять за собой свои кусочки и частички. Вы не осознавали, что делаете это. Вы не знали о существовании других «я». Вы до сих пор не встречались с ними, до сих пор отказываетесь выслушать записи их высказываний и, значит, в прямом смысле слова не знакомы с ними. Вы все еще не готовы принять их, разве что как некую интеллектуальную головоломку.

   Губы Сивиллы жалобно скривились.

   – Я еще не выяснила в точности возраст всех этих «я», но некоторые из них – маленькие девочки, разгуливающие в теле взрослой женщины, – продолжала доктор Уилбур. – Когда Пегги убежали в Филадельфию, они убегали от вашей матери. Они отрицают, что ваша мать является их матерью, но отрицание это поверхностно. В них глубоко впечатаны страх и гнев против вашей матери. Страх и гнев заставляют их убегать, разрывать путы ловушки, которую расставила для них ваша мать. А поскольку обе Пегги и некоторые другие являются маленькими девочками, в определенном смысле они и вас делают маленькой девочкой.

   – То есть не только безумная, – с горькой иронией бросила Сивилла, – но и незрелая?

   Доктор обняла Сивиллу и убежденно заговорила:

   – Никто, кроме вас самой, никогда не называл вас безумной, и я хочу, чтобы вы выбросили это слово из своего словаря и не применяли его по отношению к себе. Ваша мать мешала вашему взрослению. Вы не поддались ей полностью, поскольку в вас был крепкий стержень, позволявший отделить свою жизнь от ее жизни. И когда вы обнаружили, что ваша мать действует вам во зло, вы нашли способ делать то, что вам хотелось бы делать, – хотя при этом появлялись осколки и обломки из прошлого, формирующие другие «я», что делало вас непохожей на других людей и заставляло бояться себя.


   Доктор пристально посмотрела на Сивиллу:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза
Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза