Сивилла

   Когда я проснулась, ночной туман исчез и светило солнце. Я всегда радуюсь солнцу, поэтому я долго стояла у окна и разглядывала отблески солнца на зданиях и на мосту. Около моста была какая-то большая церковь с очень высоким тонким шпилем, темневшая на фоне подернутых дымкой зданий на другом берегу реки. Мне очень понравился этот вид, и, одеваясь, я несколько раз возвращалась к окну, чтобы посмотреть на него. Потом я позвонила и заказала плотный завтрак, ведь Сивилла никогда не кормит нас вволю. Официант был очень милый, и мы с ним подружились. Я ела, сидя в кресле у окна, и бросала крошки на карниз. За крошками подлетали голуби и другие птицы. Я поделилась своим какао и тостом с птичками. Я решила, что, пока живу в этом номере, буду делать это каждый день.

   Потом я вышла и стала гулять по улицам. Отойдя не очень далеко, я увидела старое здание из темно-красного кирпича. Я поднялась по ступенькам и вошла в Академию изящных искусств. Там была выставка литографий. Они были черно-белые, как мои рисунки, и я стала их рассматривать. Потом поднялась по лестнице, чтобы посмотреть, что находится в галереях наверху. Я провела в этом музее много времени и познакомилась с одним из охранников. Мы говорили с ним о живописи и отлично поладили друг с другом.

   И еще полдня я провела в „Бетси Росс Хауз“ – это музей при Медицинской школе. Там я видела мозг мужчины сорока восьми лет, которого ранило пулей в голову, и мозг тридцативосьмилетней женщины, которая умерла от удара. Еще там было много младенцев в стеклянных банках. Эти банки страшно интересные. Вообще, в Филадельфии очень интересно.

   И на улице, и в отеле я много времени провела за эскизами. Мне понравилось рисовать на бумаге для писем. Бумага эта в отеле бесплатная, так что мне не нужно было покупать ее. Поэтому я рисовала сколько хотела и изобразила одинокую женщину на утесе. Я сделала ее в черных тонах и осталась довольна.

   Я была счастлива в Филадельфии. Ходила, куда хотела, рисовала, спала по десять часов, а часа три-четыре в день проводила за едой. Я и до этого несколько раз чувствовала себя так же и знала, что никто не будет указывать мне, чем я должна заниматься. А потом наступил день, когда я попала в метель. Ветер дул мне в спину, и везде вокруг был снег. У меня не было ни бот, ни перчаток, от холода заболели уши. Пальто на мне было не очень теплое. Когда я повернула назад, ветер стал дуть мне в лицо. Женщина, которая заходила в номер отеля и спрашивала, как у меня дела, предупреждала, чтобы я не выходила, и мне надо было ее послушаться. А я не послушалась. Но когда ветер начал хлестать меня, я потеряла уверенность в себе. Мне хотелось разбить одно из окон в некрасивом здании, мимо которого я проходила. Я остановилась и положила руку на стекло. Оно было гладкое и холодное. Когда я прикоснулась к нему, мне показалось, что кто-то очень тихо говорит: „Да ведь ты не хочешь бить это стекло. Ты говорила, что больше не будешь“. Я сразу обернулась и думала увидеть вас, доктор, а вас там не было. Но были вы там или не были, я уже не хотела бить это стекло, потому что больше не сердилась. Я замерзла, очень замерзла. И подумала: отдам-ка я это тело Сивилле. Я была тогда слишком усталая, чтобы все обдумать, но, наверное, можно было поступить как-то по-другому».

   Щелчок возвестил об окончании записи. В комнате повисло молчание.

   – Красные и зеленые огни на мосту, – пробормотала Сивилла скорее для себя, чем для доктора. – Большая церковь с очень высоким тонким шпилем. Я их не заметила. Папка с молнией, перчатки, красный шарф, пижама. Официант, женщина-регистратор. Мои предположения оказались верны, хотя я и не встречалась с Пегги Лу. – Повернувшись к доктору, Сивилла с полным самообладанием заметила: – Пегги Лу кормит птичек, как святой Франциск Ассизский.

   – Вот видите, – сказала доктор, – Пегги Лу вовсе не чудовище.

   – Да, похоже, у нее весьма развито эстетическое чувство, – согласилась Сивилла. – Рисунок женщины на утесе очень хорош. Вы говорили, она всегда рисует в черно-белых тонах.

   – Она видит весь мир черно-белым. Для Пегги Лу не существует оттенков серого, – пояснила доктор.

   – «Отдать Сивилле это тело!» – повторила Сивилла. – Что за странное высказывание! Как будто мое тело принадлежит ей!

   – Видите ли, Сивилла, этот отчет о поездке в Филадельфию, показывающий, до какой степени альтернативная личность владеет переданным ей телом, позволяет нам понять динамику расщепленной личности. Очевидно, что измученная метелью Пегги Лу вернула тело вам, поскольку сама предпочла не находиться в нем.

   – У нее был выбор? – с некоторой завистью спросила Сивилла.