Она взглянула на его темные волосы, на сверкающие глаза. Complejos Аmericanos. Американские комплексы? Как мало он понимает в этом! Ему никогда не понять переживания, которые осложняли ее существование.
Сивилла встала из-за стола и склонилась к камину.
– Октябрьские дни бывают холодными, – сказала она, разжигая огонь.
– Позволь помочь тебе, cara, – предложил он, вставая на колени рядом с ней.
Она думала: «Я хочу заниматься с ним любовью. Хочу иметь от него ребенка. Если бы только я могла! Но я боюсь. Восемь недель моих страхов заставили бояться и его. Мы обнимались и целовались, но это все. Я хочу большего, и я должна получить большее».
Откликаясь на ее невысказанные желания, Рамон стал ласкать ее. Она прижалась головой к его груди. Он крепко обнял ее и сказал:
– Я измерял, когда у меня была эрекция. Семнадцать сантиметров. Неплохо?
Сивилла нервно улыбнулась и вспомнила, что привыкла думать, будто любовь ранит. Что когда люди любят тебя, они бьют тебя и запихивают в тебя фонарики и бутылочки. Она тут же отбросила эти мысли как относящиеся к эре, когда она еще не могла найти примирения с прошлым.
– Cara, я хочу тебя, – страстно пробормотал Рамон.
– Нет, Рамон, – ответила она, все еще содрогаясь от желания, и высвободилась из его объятий.
Он вновь притянул ее к себе и начал торопливо расстегивать молнию на платье. Сивилла покачала головой, застегнула молнию и перебралась на диван.
– Я люблю тебя, Сивилла, – сказал он.
– Я тоже люблю тебя, Рамон. И потому я говорю «нет».
– Но я не понимаю, – запротестовал он.
– Я знаю, что ты не понимаешь, – ответила она. – Я боюсь.
– Боишься меня, Сивилла? – удивленно спросил он. – Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя. Но у меня есть основания бояться.
Рамон взглянул на нее одновременно с недоумением и нежностью. Стремясь достичь своей цели, он в то же время был готов защитить Сивиллу от ее страхов. Он тихо сказал:
– Возможно, сегодня неподходящее время.
Он надел пальто и подошел к двери.
– Завтра вечером, – сказал он. – Опера. Я позвоню тебе в шесть. Сначала мы пообедаем где-нибудь, где еще не были.
Он поцеловал кончики ее пальцев и вышел.
Когда за ним закрылась дверь, Сивилла подумала: что, если он больше не вернется? А что, если он вернется?
В следующее воскресенье Сивилла и Рамон прогуливались по Центральному парку. Камень, мимо которого они проходили, напоминал Сивилле о ее устойчивости. Голые ветви деревьев напоминали ей о сброшенной шелухе. Сказать, сколько из ее «я» успели слиться вместе, было так же трудно, как сосчитать шуршавшие под ногами листья.
– Ты тихая сегодня, mi amor [16 - Любовь моя (исп.).], – заметил Рамон.
– Я размышляла об опавших листьях и о неколебимости этого камня, – ответила она.
– Моя малышка поэтична, – заметил он.
– В детстве я писала стихи, – призналась Сивилла.
Рамон предложил покататься в коляске, запряженной лошадьми.
– В конце концов, – пошутил он, – я гость в вашей стране.
Когда они тронулись с места, Рамон достал из кармана небольшую коробочку, завернутую в белую бумагу и обвязанную голубой ленточкой.
– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, раскрыв коробочку.
У Сивиллы захватило дух, когда он достал из коробочки кольцо с бриллиантом и рубином и надел ей на палец.
– Мы недолго будем ходить обрученными, – сказал он. – Мы сразу поженимся. Ты поедешь со мной в Боготу к моим детям. Потом мы вернемся в Штаты вместе с нашей семьей. Ты довольна?
Разрываемая противоречивыми чувствами, Сивилла молчала. Этих детей она хотела, кажется, даже больше, чем самого Рамона. Если бы она стала их матерью, она была бы добра к ним, ограждала бы их от всего того, что довелось испытать ей. Все, что еще недавно казалось совершенно недостижимым, оказалось доступным, как это кольцо, которое надел ей на палец Рамон.
– Ты ничего не говоришь, – встревоженно заметил он. – Почему ты молчишь?
Некоторое время был слышен только стук копыт.
– Мы ненадолго задержимся в Боготе, – объяснил Рамон. – Ты не успеешь почувствовать тоску по родине.
Какую тоску по родине? Она была готова отправляться прямо сейчас. Ей хотелось выйти замуж за Рамона, помогать ему растить детей.
– Мне нужен ответ прямо сейчас. У нас очень мало времени, cara, – умоляюще проговорил Рамон. – Дети не могут ждать. Им нужна мать.
Конфликтующие эмоции все еще не позволяли Сивилле хоть что-то ответить. Рамону она казалась серьезной, погруженной в раздумья. Она приоткрыла рот, словно желая что-то сказать, и вновь стиснула губы.
– С тобой все в порядке? – встревоженно спросил Рамон.
Сивилла начала дрожать. Она боялась решительно менять свою судьбу.
– Ты должна ответить «да», – настаивал Рамон. – Это «да» я вижу в твоих глазах уже много недель.
Наконец Сивилла произнесла тихим, срывающимся голосом:
– Я люблю тебя, Рамон. Я хочу выйти за тебя замуж и помогать растить твоих детей. Но я не могу.
Сбитый с толку, он воскликнул:
– Почему? Кто может помешать нам?