Сивилла

   Сивилла молчала. Она не могла сказать ему, что, хотя не существовало мужа или любовника, который встал бы на их пути к счастью, им могли помешать другие люди. Рамон высмеял бы ее, если бы она призналась ему в том, что у нее расщепление личности. Он был таким же, как весь остальной не понимающий ее мир. Можно рассказывать людям о любых других болезнях, даже о других душевных болезнях, но эту она должна таить от всех, кроме нескольких человек.

   – Твой ответ, cara?

   – Дай мне время, Рамон, – попросила Сивилла.

   – У нас нет времени, Сивилла. Это нужно сделать сейчас. Детям нужна мать. Я хочу, чтобы матерью им стала женщина, которую я люблю.

   «Время, – с отчаянием подумала Сивилла. – Время всегда наносило мне предательские удары». Вслух же она спросила:

   – Но почему мы не можем подождать?

   – Неужели ты не понимаешь? Мне не присудят детей, если у меня не будет жены. И я не могу привезти их сюда жить, если у меня не будет жены-американки.

   Содержание сказанного Рамоном стало вдруг пугающе ясным. Ему нужна была мать для детей, но она должна быть американкой без комплексов. Кто будет воспитывать этих детей? Не одна Сивилла, а Пегги, Марсия, Ванесса, Мэри, Майк и Сид. Рамон никогда не понял бы этого.

   – Это нужно сделать сейчас, – выпалил Рамон.

   Эти «другие» находили внутри ее свое место. Она выздоравливала. Однако, несмотря на то что она достигла порога, она еще не переступила его. Подарок в виде отрезка времени мог бы спасти эту любовь, но Рамон ставил ей ультиматум: сейчас или никогда.

   – Выходи за меня замуж. Ты можешь остаться здесь. Я съезжу и привезу детей, – предложил Рамон.

   – Рамон, это бесполезно, – в отчаянии ответила Сивилла. – Я просто не могу выйти за тебя.

   – Почему, бога ради? – воскликнул он.

   – Я не могу, – повторила Сивилла.

   Отвернувшись, она стала смотреть в окно, борясь с чувством отчаяния. Потом она сняла кольцо, положила его в коробочку и вернула ее Рамону.

   – Загадочная женщина, – сердито бросил Рамон. – Расскажи мне о причине этой таинственности, иначе я уйду. Ты никогда меня больше не увидишь. – Его гневный тон тут же сменился нежным. – Если речь идет о чем-то серьезном, о чем-то тяжелом, ты можешь рассказать мне. Я люблю тебя, Сивилла. Я выслушаю тебя.

   Прежняя установка «не смей рассказывать» вновь давила на Сивиллу. Но даже не решаясь рассказать, она не бежала от правды о себе, как это бывало в прошлом. Для Рамона она действительно была загадочной женщиной, однако все эти годы анализа привели к тому, что она перестала быть загадкой для себя. Ее подсознание было открыто, прозрачно для нее, в то время как для большинства людей оно оставалось тайной за семью печатями. Ее подсознание было раскрыто для нее так, как, пожалуй, не было раскрыто ни для кого.

   – Я выслушаю тебя, – настаивал Рамон.

   Он так жаждал сблизиться с ней, но не был способен понять, с чем пытается сблизиться. На самом деле Рамон не смог проникнуть за тяжелую завесу одиночества, разделяющую ее и окружающий мир (хотя какое-то время Сивилле казалось, что смог). Эта завеса осталась.

   Коляска остановилась. Когда Рамон помогал Сивилле выйти, она задрожала в его объятиях.

   Поездка на такси прошла в молчании.

   Потом Сивилла и Рамон стояли у входа в ее дом.

   – Ты не передумала? – спросил он. На его лицо легла тень печали.

   – Если бы я могла… – ответила Сивилла.

   «Как мне вынести это? – взмолилась она про себя. – В прошлом я не умела переживать кризисы, позволяла другим действовать за меня. Но теперь я стала другой. Теперь я способна сама справляться со своими проблемами. Кроме того, я способна видеть различие между романтическими мечтами и реальностью. Рамон любит меня, но ставит определенные условия. Я люблю его и хочу этих детей. Однако он превращает время в моего старого коварного врага».

   Губы и щеки Рамона побелели. Он еще больше погрустнел и стал каким-то отстраненным.

   – Я не желаю тебе зла, – безучастно сказал он, – только добра. Но если ты не передумаешь и не дашь мне об этом знать, мы больше никогда не встретимся.

   – Зачем нам расставаться именно так, Рамон? – спросила она.

   – Это решение приняла ты, Сивилла, – холодно ответил он. – Но помни, что ты можешь и отменить его.

   Лавина уже сдвинулась, но земля еще не разверзлась. Катастрофа произошла, когда Рамон бросил ей горький упрек:

   – Ты отвергла не только меня, но и троих детей, о которых говорила, будто любишь их, даже не зная. Но я вновь говорю тебе: ты еще можешь изменить свое решение.

   Он повернулся, прошел несколько шагов и вновь вернулся. Коробочка с кольцом легла в руку Сивиллы.

   – Все равно возьми его, – сказал он. – Этот камень подходит тебе по месяцу рождения. И ты любишь красивые вещи. Возьми его в память о жизни, от которой ты отказалась. В память о твоем отказе жить этой жизнью.

   Сивилла вбежала в дом.