Сивилла

   Затем, продолжая думать о страдальческих криках ребенка, которому вид этого крючка напоминал о страшной боли, Уиллард сказал, что услышанное им лежит за границами его понимания. Он добавил, что подолгу отсутствовал дома и не мог знать о том, что там происходит. Он неспособен представить себе, как могли происходить такие вещи.

   Как вулкан извергает расплавленную лаву, так Уиллард все повторял и повторял:

   – Я не знаю. Откуда я мог знать, если мне никто не рассказывал? Я верил Хэтти.

   Потом он добавил, то ли оправдываясь, то ли исповедуясь:

   – Хэтти меня так ошеломляла, что я и не думал…

   – Послушайте, мистер Дорсетт, – перебила его доктор, – вы можете мне сказать, действительно ли все то, о чем рассказала мне Сивилла, имело место? Есть шрамы и внутренние повреждения, которые заставляют верить ей.

   «Какой ужасный момент я переживаю!» – подумал Уиллард, доставая платок из жилетного кармана своего серого фланелевого костюма и вытирая обильный пот, выступивший на лбу. Сохранившиеся в его воспоминаниях зернохранилище и крючок для обуви были неоспоримыми свидетельствами. Он снова слышал пронзительный вопль дочери, увидевшей безобидный крючок. Шрамы и травмы тоже были доказательством. Уиллард аккуратно сложил платок и сунул его обратно в карман. Затем он прямо взглянул на доктора, впервые по-настоящему поняв все, что происходило.

   – Доктор, – сказал он негромко, – я уверен, что воспоминания Сивиллы правдивы во всех отношениях. Я не знал о происходящем, но теперь, оглядываясь назад, я припоминаю большинство этих физических травм. Были такие случаи, после которых Сивилле приходилось лежать в постели и ее бабушка – моя мать – ухаживала за ней. С бабушкой Сивилла чувствовала себя прекрасно. – Он ненадолго умолк, осознавая сказанное, затем вновь заговорил: – Я не ведал о происходящем, но, зная Хэтти, я понимаю, что она была вполне способна на такое. – И добавил с бесстрастной объективностью: – Я уверен не только в том, что это было возможно, но и в том, что это происхо дило.

   Это был поворотный момент, вроде того, который в классической греческой драматургии называется peripeteia, – момент, когда действие драмы принимает новый, неожиданный, катастрофический поворот, когда все оборачивается иначе. Будучи свидетелем, подтверждающим истинность показаний Сивиллы об этих издевательствах, которые доктор Уилбур уже с полным основанием считала исходной причиной расщепления личности, Уиллард Дорсетт считал себя и обвиняемым. Его заявление о том, что Хэтти была вполне способна на все инкриминируемые ей злодеяния, равнялось признанию того, что, не защищая собственную дочь от гибельно опасной матери, он становился сообщником этих страшных деяний. Именно это и подозревала доктор Уилбур.

   Неоспоримым становился и тот факт, что жестокое поведение этого не страдающего неврозами отца (доктор была убеждена в том, что он не является невротиком), заключавшееся в нежелании вмешиваться, в постоянном уходе от домашних проблем, увеличивало жестокую тиранию со стороны матери, которая заставила Сивиллу искать психоневротическое убежище от невыносимой реальности ее детства. Мать, безусловно, была главной причиной того, что у Сивиллы возникло множественное расщепление, но отец, виновный не в действии, а в бездействии, являлся важным дополнительным фактором. Да, это мать выстроила ловушку для Сивиллы, но именно отец – хотя сама Сивилла отказывалась до конца признать это – заставил ее почувствовать, что из ловушки нет выхода.

   Доктор сказала лишь:

   – Мистер Дорсетт, вы только что признались мне, что считаете мать Сивиллы вполне способной творить жестокости, о которых мы говорили. В таком случае, возвращаясь к первому вопросу, позвольте поинтересоваться, почему вы допустили, чтобы она воспитывала вашу дочь?

   Уиллард не знал, отвечать ли на этот вопрос или воздержаться от самообвинений, из которых, несомненно, состоял бы его ответ.

   – Знаете, – ответил он, тщательно взвешивая каждое слово, – это ведь дело матери – воспитывать ребенка. – Раковина вновь захлопнулась.

   – Даже если эта мать – явная шизофреничка, мистер Дорсетт? Даже если эта мать-шизофреничка по меньшей мере в трех случаях была близка к тому, чтобы убить своего ребенка?

   Он ответил в замешательстве:

   – Я делал все, что мог.

   Затем он рассказал доктору Уилбур о том, как возил Хэтти к психиатру в клинику Майо в Рочестере. Врач диагностировал у Хэтти шизофрению и сказал, что, хотя нет необходимости ее госпитализировать, все же следует проводить лечение на дому.

   – Хэтти была у этого врача только однажды, – заметил Уиллард. – Она отказалась идти туда еще раз, потому что, по ее словам, этот врач только таращился на нее.