Сивилла – волшебница Кумского грота

– Тарквиний Суперб, ты тревожишь мой покой по пустякам, но не хочешь исполнить моего предложения. Я приходила к тебе с тремя свитками, возвестила, что они содержат девять песен о судьбах Рима, предложила купить их, но ты не захотел и грубо отослал меня прочь. Потом я присылала к тебе моего вестника сказать, что по повелению Аполлона три песни я сожгла, потому что Аполлон разгневался на тебя за скупость. Предлагала тебе купить оставшиеся шесть песен о судьбах Рима. Ты не купил, прогнал моего слугу еще грубее, чем меня, потому что тогда ты, здоровый, бодрый, могучий, богатый, удачливый, не нуждался в помощи. Теперь, одряхлевший, больной, угнетенный своеволием жены и сыновей, разбитый врагами на поле сражения, ты обращаешься за помощью к Аполлону, которого оскорбил, и зовешь меня… Я покинула мой таинственный грот по твоему вызову, но что скажу тебе? Тарквиний Суперб, не грозный, а немощный властитель Рима, Аполлон гневен на тебя за скупость и много, много надо даров, чтобы возвратить тебе его благоволение. По его повелению я сожгла еще три песни. Купи у меня последним три, которые остались, если хочешь, чтобы я гадала тебе. Не купишь – я их сожгу, и ты меня никогда не увидишь, а за скупость Аполлон испепелит тебя своими лучами. Тарквиний, трепещи гнева богов!.. Он постигнет тебя гораздо быстрее и страшнее, чем ты полагаешь. Дух Туллия-сакердота, зашитого по твоему приговору в мешок и брошенного в море, души жителей Габии, убитых по твоему повелению Секстом… Когда его посланный спросил тебя, что ему следует сделать, ты ответил: «Скажи, за каким занятием ты застал меня!! – и стал сбивать мечом головки мака на цветочной клумбе в саду. Дух невинно утопленного в Ферентине Турна… все они давно вопиют к богам об отмщении, и я не знаю, какими жертвами можно успокоить эти страшные тени страдальцев!.. Много, много золота ты должен дать, Тарквиний, за молитвы о тебе.

– Дивная прорицательница! – вскричал узурпатор, охваченный ужасом. – Я беру твои песни. Юний Брут даст тебе за них деньги.

– Не мне… не мне… пусть он отдаст их жрецу Аполлона Евлогию Приму, который в Риме придет к нему за этим от меня.

Сивилла изобразила на земле большой круг своим посохом и бросила на него несколько кореньев, вынутых из складок ее платья. Произнося никому не понятные слова заклинания, она стала упорно глядеть на землю.

Ее лицо приняло такое же выражение, сходное с мертвецом, как над рекой. Она задрожала и, подняв руки, проделала ими таинственные взмахи в воздухе, потом запела или, вернее, заговорила нараспев глухим тоном, подойдя к Туллии и подняв над нею свой посох:

Стоящую твердо не сдвинешь скалу,
Хоть боги нередко – помощники злу,
Но есть и меж ними на небе один,
Защитник всех правых, судьбы властелин.
В своих приговорах и благ он, и строг,
Зовется в Афинах: Неведомый Бог.

Перейдя к Тарквинию она продолжала:

Вещает невзгоду, почтеннейший муж,
Тебе от бессмертных явившийся уж.
На это сивиллы пророчества нет;
За морем от Феба получишь ответ.
К оракулу в Дельфы пошли сыновей
И Юния с ними… пусть едут скорей!..

Она опять обратилась к Туллии:

Пусть юношу тотчас сюда подведут —
Свершат над ним боги свой праведный суд.

– Эй, подведите осужденного! – закричала тиранка.

Сивилла положила подведенному Эмилию на плечо свою руку. Он вздрогнул от этого прикосновения – рука старухи была нежна и горяча, как у молодой женщины.

Все заметили его испуг, но приписали другой причине.

– Сивилла наложила на смертного руку – он немедленно умрет, – шепнула Туллия испуганному Бруту.

Старый философ скорбно вздохнул, но ничего не был в силах ответить ей.

Сивилла, обняв осужденного, обратилась к тиранке:

Источник струится в лесу с высоты;
Там многих в пучину низвергнула ты.
То место ужасно, оно проклято;
Туда добровольно не ходит никто.
Там много несчастных кончину нашли;
Теперь эту жертву со старцем пошли!..
Старик с осужденным и верным рабом
Пусть идут к пучине!.. За ними следом
Ходить не дерзайте – там ужас царит!
Старик, верный долгу, пусть казнь совершит.
Он денег и платья с собою возьмет;
Отдать это надо тому, кто придет.

– Юний, – спросила Туллия, – да ты справишься ли с ним один-то?