Под эту песню Арна задремала, прислонившись головой к плечу обнимавшей ее Фульвии. Рабыни ушли. Через некоторое время Арна очнулась, огляделась в предрассветный сумрак, потом вдруг вскочила с лавочки и заговорила, указывая в одну из дверей беседки:
– Видение… вон там, гляди! Я вижу Эмилия, он с нами…
Фульвия тоже увидела высокую белую фигуру. Знакомый им обеим голос, полный тоски и любви, позвал:
– Арета!..
Дочь Тарквиния порывисто бросилась с тихим криком, не разбирая, живой это Эмилий или его тень.
Глава XVII. Вернувшийся из Аида
Юноша прижал к сердцу подругу детства, усадил на скамью и сел рядом.
Арна ничего не могла говорить. Она ласкала его темно-русые кудри, с невыразимой любовью глядела в его добрые глаза, пожимала могучие руки. Они оба плакали в порыве восторга, забыв Фульвию.
Отойдя от счастливой четы, молодая римлянка также плакала, одинокая, забытая, но счастливая счастьем любимых людей.
– Я жив, я жив, Арета, успокойся! – говорил юноша, лаская любимую женщину. – Я все твои оковы разорву. Моя… моя навеки ты отныне.
– Ах, друг мой! – ответила она. – В сто раз приятнее мне было бы жить в хижине с тобой, чем изнывать в этрусском чертоге сурового Мамилия, немилого мне и не любящего меня, Эмилий…
– Эмилий казнен, – возразил он, – не называй меня так. Фамильное имя моего отца Турна было Гердоний, но он уже имел двух сыновей, когда родился я. Римский патрициат считает многочадие неприличным, и больше двух сыновей или дочерей знатные не оставляют. Поэтому меня усыновил дед, отец матери, и по нем я был Эмилием. Когда я умер, но подземные боги возвратили мою душу на землю…
Возвращенный к жизни юноша вкратце рассказал любимой женщине о своих приключениях. Арна слушала с глубоким вниманием, радуясь, что его сестра Ютурна, спасенная сивиллой, стала служить ей заместительницей, «тенью», в тех случаях, когда старухе не под силу идти далеко или выполнять какое-нибудь сложное гадание вроде показывания загробного мира.
Ютурна и теперь в Риме, привезла Эмилия из Греции вместе с Виргинием Руфом и его другом Арпином, за которого давно вышла замуж.
– Арета, – заключил он свое повествование, – мы больше не расстанемся. Бросим все, бежим в Афины, в Египет, куда тебе угодно… Или укроемся до лучших времен в Италии, у самнитов, где живут родные мужа моей сестры, где дожил свой век спокойно и мой дед-изгнанник Эмилий Скавр.
– Друг мой, – возразила Арна с грустью, – зачем и куда бежать мне теперь, когда моя душа скоро покинет тело? Смерть в груди моей.
– Ты не умрешь, Арета! – вскричал он в отчаянии. – Ты не умрешь! Мы отвезем тебя в Кумский грот – сивилла все недуги исцеляет.
– Слишком поздно!.. Ничто не спасет от смерти, когда уж нет могучей силы жизни. Как зовут тебя теперь?
– Брут усыновил меня, и теперь я Юний Гердоний Сильвий в память казни в лесу.
– Пусть другие люди так тебя называют, но ты зовешь меня по-прежнему Аретой… Так и ты для меня останешься Эмилием, как прежде. Если по-прежнему мои желания – закон для тебя.
– И ты можешь сомневаться!.. Умрем вместе… Ты это хочешь?..
– Нет, Эмилий. Фульвия, где же ты?
– Я здесь, моя дорогая, – отозвалась римлянка, – я отошла, чтоб не мешать вашему счастью.
– Поди сюда! – И она обратилась к другу. – Вот девушка, достойная, Эмилий, быть твоей женой. Она со мной оплакала час гибели твоей. Возьми ее! Прими из рук моих, как мой последний дар. Она любит тебя, таит любовь в своем чистом, скромном сердце. Возьми Фульвию, Эмилий, и с нею вместе посещай мой мавзолей.
Арна взяла правые руки Эмилия и Фульвии, соединила их и продолжила: