— А что ты хочешь? — спрашиваю, а сама прикидываю, что из полезного можно приготовить. Он все-таки болеет. И не сегодня-завтра его самочувствие может ухудшиться.
— Блины хочу. С мясом.
Ярослав быстро захлопывает холодильник, а я догадываюсь, что вчерашний визит его родственника до сих пор не забыт.
Не самая полезная еда, но…
— Конечно. У тебя даже фарш есть готовый… — Не слишком уважаю полуфабрикаты, но этот помощник дяди Ярослава притащил реально качественные продукты. Не хуже нашего Козлова разбирается. — Может, тебе чай пока сделать?
— Давай! Твои друзья тебя не доставали?
— Не особо. — Врать ему не хочу, но и распространяться про ссору с Ленкой точно не буду. Да и в универе в целом прошло все нормально. — А у тебя… проблем не будет?
— Почему у меня должны быть проблемы? — с легкой усталостью в голосе интересуется он.
— Ну как же… Ты же преподаешь, я твоя студентка. И… — Спотыкаюсь на этой фразе, но он и сам должен понять: наши с ним отношения давно вышли за рамки общепринятых.
— И?.. — Он, гад, опять развлекается!
— И все знают, что мы вместе!
«Мы ведь вместе?» — едва не переспрашиваю я. Но, слава богу, не сказала, это уж совсем стремно. Я всегда так на маму обижалась, когда она чуть ли не допрашивала каждого понравившегося мальчика, а теперь… теперь вот сама как она себя веду.
— Я тут больше никого не вижу. — Пожимает плечами. — Так что да. Мы вместе.
Э-э-э… Я как бы совсем другое имела в виду. Но, наверное, не надо продолжать этот разговор. Решит еще, что после того, что сегодня произошло, я на него права свои заявляю. Хотя…
— Ты сказал, что знаешь, кто слил фотки в паблик? Кто? И вообще, почему тебе так быстро удалось их снять? Никто, конечно, не поверил, что…
— Правда хочешь знать? Даже если это кто-то, кого ты хорошо знаешь? Уверена? Тамар, иногда не надо знать правду. Достаточно лишь быть уверенным в том, что виновный будет наказан.
— Кто-то из моих друзей? — Голос срывается от волнения. Нет, пусть это не будет кто-то из нашей компании. Да, сейчас мы в лучшем случае приятели, но я никому плохого ничего не сделала!
— Ты побледнела, — констатирует он. — И расстроилась. Поэтому я не уверен, что тебе надо это знать.
— Издеваешься?! — Вилка тонет в блинном тесте, но мне по фигу! — Да ты хоть представляешь, в каком состоянии я была вчера, когда все это увидела? Тебя шлюхой не называли и не писали, что ты спишь с преподом ради экзамена!
Меня всю колотит, но Ярослав молчит, лишь внимательно всматривается в меня. Взгляд холодный. Не верится, что это он еще час назад такое… делал. Такое говорил…
— Ты сам столько гадостей говорил про моих друзей. — Немного успокаиваюсь, но отступать я не намерена. — Что мной помыкают и меня используют, а я этого даже не понимаю. А сам? Ты же говорил вчера, что я очень изменилась.
— Я часто мотивирую людей на изменения, чистая правда, — мягко соглашается он. — Но обычно это в целом управляемый процесс. Хотя по-разному бывает. Давай так. Поговорим потом. Не хочу портить вечер. И если ты захочешь…
— Сейчас!
— Нет, — одним словом жестко обрубает все мои попытки надавить на него. — Ты не готова. И натворишь глупостей. Потерпи несколько дней. Все скоро закончится. Но знай я вчера вечером, кто это сделал, — не позволил бы тебе ночевать в общаге.
— Ты уверен, что не надо доктора вызвать?
Обеспокоенно смотрю на Ярослава, у него температура подскочила к вечеру до тридцати девяти градусов. Лежит на диване, обложившись какими-то бумагами, схемами… Зачем? Ведь он на больничном и мучить нас на парах еще долго не будет. Недели две, не меньше.
— Не надо, все идет, как и должно идти. — Холодов морщится, отодвигая от себя чашку с остывшим чаем. — Странно вообще, что сегодня днем не было температуры.
Он злится еще и потому, что пока едва заметно, но уже начинает покрываться красными пятнышками, которые очень скоро превратятся в россыпь наполненных жидкостью пузырьков. Посмотрим, конечно, что будет завтра и послезавтра, но уже сейчас очевидно: как минимум лицо и шея будут полностью покрыты сыпью.
Вот тебе и грозный гад! Как представлю его в зеленке…
— Что смешного? — Он хмурит лоб и злобно посматривает на меня. — Уже воображаешь, как измажешь меня этой гадостью?
Мама всегда говорила, что мужчина, когда болеет, превращается в капризного беспомощного ребенка. Я могу по пальцам одной руки посчитать все случаи, когда на папу нападала хворь. Но каждый раз в доме объявлялось военное положение: разговаривали только шепотом, чтобы не раздражать папу, никто больше не смел в это время болеть, получать плохие оценки, ругаться с соседями, которые нас сверху постоянно заливали. Они, правда, очень тихо себя вели, когда папа простужался. Видимо, чуяли опасность для себя. Мне кажется, даже маленький Сенька не просыпался ночью, а мирно спал в эти дни. Мама брала отгулы на работе и практически не отходила от больного ни на шаг. У папы было все: от еды в постель (диета, предписанная врачом, соблюдалась не всегда) до подписки на самые дорогие кабельные каналы, в обычные дни на них всегда жалели деньги.