Скальпель и автомат

— Останетесь на машине Раздьяконова Аркадия Михайловича, пришлю бензин, тогда вернетесь.

Есть охранять машину! (Понятно, это один из офицеров). Это было 8 июля 1942 года. Вот и оставили одну. Сижу на кабине, смотрю, как вокруг останавливаются машины. Все войско и гражданские уходят через мост, туда, где скрылись наши машины, где густая пыль стоит до самого солнца. Слева, за оврагом, на железной дороге копошатся люди. Оказалось, отправляют облепленный людьми последний паровоз. Через час взорвали полустанок, развороченные пути разлетелись в разные стороны. Позже взорвали небольшой железнодорожный мост, который рассыпался, как игрушечный. Вот и завод, видневшийся вдали, покрылся дымом и огнем, и только несколько взрывов донеслось. А вокруг наставили столько машин без бензина, что вылезти невозможно.

Солнце клонится к западу, но печет еще здорово. Хочется пить и есть. Вечереет. Ни одна машина не идет против потока. Может быть, забыли обо мне? Прыгая с машины на машину, ко мне приблизился лейтенант. Направляю винтовку в его сторону. «Что вы тут делаете?» — строго смотрит, пистолет направлен черным глазом в меня. «Оставлена на посту до прибытия с бензином». «Предъявите документы!» Подала удостоверение (еще ногинское), поправляя винтовку. «Где командировка и продаттестат?» «Не дали!» «Я комендант по эвакуации, снимаю вас с поста!» «А куда же мне?» «Приказываю с остатками войск отойти за Дон, из той деревни должны выйти войска 22-й танковой бригады и особый отдел. Скажете, я прислал. Идите быстро!» «А как?» «Как я, по машинам сверху». «Если хочешь, то под машинами, но это долго», — почему-то засмеялся он. «И чего смешного? — подумала я, обижаясь, — трудно же с машины на машину прыгнуть».

Поняв, что надо идти, охваченная лихорадочным страхом, винтовку держу, как костыль, прыгаю с машины на машину (а здесь машины стоят далеко друг от друга), слезаю на землю и пытаюсь обойти их, но тогда меняется направление. А вот недалеко и дорога. Обернулась — машины заволокло дымом. Дорога пыльная, хочется пить. В нос, глаза и уши заползает горячая вонючая пыль. Войска идут, едут, откатываются на восток. Часто налетают самолеты, бомбят и обстреливают. На короткое время дорога пустеет, люди в кюветах, в поле под кустами. Убитые остаются лежать, живые встают, выходят на дорогу, первую помощь оказывают на ходу. Идут голодные, усталые в седой пыли, недовольные. С грохотом догнала меня запряженная пятью лошадьми пушка. «Возьмите!» «Садись на балку! Притомилась?» Дали сухарь. В котелке на донышке вода и кусочек сливочного масла — убит ездовой, его доля. С большим удовольствием съела все, поблагодарила и задремала. 22-ю танковую бригаду искать негде в этом потоке. Ехали долго. Уснув, свалилась на дорогу. Едва успели вытащить из-под колеса. Отъехав от дороги, все разместились отдохнуть. Прохладная короткая ночь кончилась. Розовеет восток. Из маленькой деревни бросились на грейдерную дорогу солдаты, повозки, раненые, беженцы с детьми и скотом. Из маленького леска, слева застрочил автомат, «кукушка», наводя панику и страх. В небе показался самолет-корректировщик, через несколько минут завыли самолеты и вмиг превратили землю в ад. Старшина погнал лошадей вскачь и, сшибая колеса у телег своими огромными колесами, пушкари очищали себе дорогу, чтобы скорее вывести пушку. Снарядов нет давно, нет ни патронов, ни гранат. Мне стало жалко ругающихся повозочных, их измученных лошадей. Разве так можно? Посеявший зло, зло и получит — подумала я. Им тоже хочется за Дон, в свою часть. Сказав «спасибо», пошла пешком по серой пыли. Наступила на что-то мягкое — под ногами зашевелилось и ругнуло меня: «Ухо отдавили!» Это в пыли спал солдат. Меня пугали трупы в пыли и спящие на обочинах люди, а впереди на вытянутую руку ничего не видно.