Скальпель и автомат

Самолеты налетают и бомбят. Свернула с дороги на тропинку, иду на восток. Тропинка то поднимается в гору, то уходит вниз, то вьется по краю оврага. Хочется пить. Винтовкой набила мозоль на спине, а от соленого пота горит. Голова кружится. Села в тень, вывернула карман, крошки от сухаря пожевала — стало легче. Смотрю — сзади появились несколько человек из-за второй возвышенности. Присмотрелась — немцы! Глаза от страха вылезли, руки дрожат, сняла винтовку, взвела курок — бах! В плечо отдача сильная получилась. Вторым решила покончить с собой. Голову на дуло, а курок, оказывается, не достать. Пробую ногой, прыгаю, прыгаю, как-то курок нажала: выстрел, а голова с дула съехала, только волосы опалило, да оглохла. Смотрю: вз-вз-вз — пули ложатся вслепую со свистом, поднимая дымки пыли под ногами. Затаилась, подождала, пока они скрылись, да по тропе, обратно к грейдеру. Солнце палит нестерпимо. Водички бы. Вот и грейдер. Впереди зеленеют деревья, ветряная мельница на горе, деревенька маленькая, а кругом маскируются машины, орудия, танки, солдаты — все собралось вместе. Иду, тороплюсь. Страшно одной. Солдаты строятся, кто-то с ними говорит. Подхожу. «Там немцы!» «Знаем!» «А кто здесь старший?» — спрашиваю. А капитан и говорит: «А ты кто такое? Откуда взялось? Нечесаное, лохматое, неумытое? Давай документы!» Солдаты обступили, в голосе вроде смех. А рядом то ли в шутку, то ли всерьез добавляют: «Может, шпиен?» И дерг за косу. От обиды зло ощетинилась, достала документ, ногинское удостоверение. Показываю из рук. «Что тут такое?» — подошел генерал. «Все в порядке!» — отвечает капитан. «Возьмите меня с собой, работать хорошо буду, страшно одной». «Вы кушали? — спросил генерал. — Дайте что-нибудь, и взять в машину!» «Спасибо, — размазываю по лицу пыль. — Попить нету?» «Нет!» — и подают кусок хлеба, намазанный медом. Ем, пальцы облизала, пить хочу. Я на колодец. «Не ходи туда, дочка, там немец был!» «А это кто?» — осмелела я, облизывая остатки меда с пальцев. «Генерал Шамшин, крепко любит своих солдат, и они слушаются его. Мы еще покажем немчуре, только бы боеприпасов достать». Он помахал огромным кулачищем и покрутил седоватый ус. Послышалась команда, колонны машин зашевелились и двинулись вправо, а пехота в обход, влево. Засвистели пули, раздались выстрелы и автоматные очереди.

— Солдат, — дергаю за рукав седого усача, — гильза патрона застряла в винтовке!

— Отдай ее мне. Зачем она тебе нужна?

 Я испугалась за оружие:

— Нет! Отдай! Ружье мое!

Зло вырвала винтовку и «спасибо» сказать забыла за вынутую гильзу.

Иду за санитарной машиной, медленно ползущей по дороге. Подбежал раненый, за ним другой. Перевязала из санитарной сумки с машины, гружу на машину и на танки (именем генерала), лишь бы вывести за Дон. А там госпитали — вылечат, спасут.

Стон… Раздвинулись колосья, снова раздался стон, к дороге подполз пожилой солдат. Нагнулась над ним: что же это? Кишки из распоротого живота кроваво-синими кружевами примяли стебли ржи. Все сжалось во мне. Встала на колени, велела лечь на спину, заложила развороченный живот бинтом, кишки с налипшими травинками, песком и соломой собрала в рубаху и завязала. Его мутные серо-голубые глаза смотрели на меня с надеждой и вопросом. «Сейчас пригоню машину сюда, погрузим, а в госпитале промоют и уложат все на место». «Пить!..» Сказать, что пить нельзя, не могу. «Воды принесу, умою, освежишься!»

Солнце жжет безжалостно, вытираю пот со лба. Побежала к машине. Там стоят несколько раненых. Быстро перевязала. Отыскала котелок и скорее к колодцу. Вот и деревянный сруб с журавлем. Глазам не верю, ноги подкосились, котелок, громыхая, покатился в сторону. На меня смотрели мертвые глаза… В колодец немцы бросали людей, от мала до велика. Не помню, как очутилась около раненого в живот. Его запрокинутая голова и полуоткрытый рот сказали все — он умер. Потрясенная, пошла к машине. «Мы еще вернемся, мы еще отомстим за все!» Слезы застилают глаза. А впереди редкие выстрелы.