Скандал столетия

В те давние времена неожиданный приход телеграммы сеял в доме панику. Не осмеливаясь прочесть, телеграмму передавали из рук в руки до тех пор, пока кто-нибудь, осененный счастливой мыслью, не просил самого младшего из детей вскрыть телеграмму, как если бы сила его невинности была способна совладать со злом недоброй вести.

Как-то раз подобное случилось у нас в доме, и растерянные взрослые решили отложить дело до приезда главы семьи. И только бабушка не смутилась и сказала: «Это Пруденсия Игуаран извещает о своем приезде. Видела нынче во сне, что она уже в дороге». Когда же вернулся дед, то и телеграмму вскрывать не пришлось, потому что он случайно повстречал на станции Пруденсию Игуаран в длинном платье с разбросанными по ткани птицами: в руке у нее был огромный букет, а в душе – твердая уверенность, что дед оказался на платформе благодаря неодолимой магии ее телеграммы.

Бабушка умерла почти в сто лет, больше ничего не выиграв в лотерею. Перед смертью она ослепла и начала заговариваться, так что следить за нитью ее рассуждений было невозможно. Она отказывалась раздеваться на ночь при включенном радио, как мы ни объясняли ей, что диктора в доме нет. Она была уверена, что мы ее обманываем, потому что никак не могла поверить в дьявольскую машину, позволяющую слышать человека, который находится в другом городе.

25 ноября 1980 года, «Эль Паис», Мадрид

Новая древнейшая профессия

В этом году осень в Париже наступила поздно и как-то вдруг – студеный ветер сдул с деревьев последние золотые листья. В полдень закрылись террасы кафе, помутнели стекла, и сияющее лето, продлившееся дольше, чем предполагали, сделалось причудой памяти. Казалось, что за считаные часы прошло несколько месяцев. Сумерки ранние и угрюмые, однако никто не сетует всерьез, потому что эта туманная пора свойственна Парижу, неотъемлема от него и очень ему подходит.

Самая красивая из «девочек по найму», привычно несущих службу на улочках вокруг Пляс-Пигаль, была ослепительной блондинкой, и при встрече в менее очевидном месте вы приняли бы ее за кинозвезду. Ходила она в ультрамодном в том сезоне черном брючном костюме, а когда задувал ледяной ветер, куталась в шубку из натуральной норки. В тот вечер она стояла, как всегда, у отеля на улице Дюпер, предлагая себя за двести франков, когда рядом с ней затормозил автомобиль. И сидевшая за рулем женщина – она тоже была красива и отлично одета – всадила в нее семь пуль. Ближе к вечеру, когда полиция разыскала убийцу, эта «драма в предместье» уже вовсю обсасывалась в газетах, обрастая все новыми и новыми подробностями. Помимо прочего читателям поведали, что и убитая, и убийца оказались вовсе не белокурыми красавицами, а вполне себе мужчинами, причем оба были из Бразилии.

Новость всего лишь подтвердила то, что и так хорошо известно в Европе: уличная проституция в крупных городах стала теперь делом мужчин, а самые желанные, самые дорогие и лучше всех одетые проститутки – это молодые латиноамериканцы, переодетые женщинами. По сведениям прессы, из двухсот уличных трансвеститов, имеющихся сейчас во Франции, по крайней мере, половина приехала из Бразилии. В Испании, Англии, Швейцарии и Западной Германии, где бизнес этот развит лучше и, соответственно, приносит больший доход, число их значительно больше, а национальный контингент разнообразней. В разных странах – разные причины этого феномена, который присутствует везде, знаменуя радикальные перемены в самой древней и консервативной профессии.

Когда лет двадцать пять назад я впервые побывал в Европе, проституция была процветающей и упорядоченной индустрией с четкими категориями и очень тщательно поделенными территориями. Во мне еще сильны были в ту пору воспоминания об идиллических карибских борделях – этих танцевальных площадках-патио, где на ветвях миндальных деревьев висели разноцветные гирлянды, а невозмутимые куры похаживали по двору, поклевывали зернышки, не обращая внимания на гром музыки и шальных красавиц-мулаток, которые занимались своим ремеслом больше из любви к веселой разгульной жизни, чем к деньгам, и даже порой, впадая в совершенно уж несуразное девическое простодушие, совершали от несчастной любви самоубийства. Иногда можно было остаться с ними до утра – и не столько, чтобы охальничать, как говорила моя мать, сколько ради того, чтобы слушать, как они дышат рядом во сне. Обеды здесь были совсем как дома, а настоящий праздник начинался часов в одиннадцать утра, под погасшими гирляндами фонариков.