Скандал столетия

Но одно сомнению не подлежит: 22 сентября того года – за месяц до голосования – Хорхе Луис Борхес совершил поступок, не имевший ничего общего с его магистральным путем в литературе, а именно – побывал на аудиенции у генерала Аугусто Пиночета. «Удостоив меня приемом, вы оказали мне, сеньор генерал, незаслуженно высокую честь, – сказал он в своей злосчастной речи. – Лидеры Аргентины, Чили и Уругвая сейчас спасают свободу и восстанавливают порядок, – продолжал он, хотя никто его об этом не просил и не спрашивал. И невозмутимо добавил: – И это происходит на континенте, который коммунисты пытаются ввергнуть в стихию безначалия и хаоса». Нетрудно понять, что подобную чушь можно было произнести исключительно, чтобы поиздеваться над Пиночетом. Однако шведы не поняли специфики аргентинского юмора. И с того дня имя Борхеса перестало упоминаться в прогнозах. Теперь, когда эта несправедливая епитимья снята, оно появилось вновь, и мало что способно так порадовать нас, ненасытно-пылких его почитателей и столь же пламенных политических противников, чем известие, что он наконец освободился от своего ежегодного томления.

Самые опасные его соперники – два англоязычных романиста. Первый, раньше не стяжавший себе особой известности, ныне удостоился специальной раскрутки в журнале «Ньюсуик», 18 августа представившем его на обложке как крупнейшего мастера прозы – и с полным на то основанием. Его полное имя – Видиадхар, вообразите только, Сураджпрасад Найпол, ему 47 лет, родился он тут неподалеку от нас, по соседству, на острове Тринидад, от индуса-отца и матери-карибки, и некоторые весьма суровые критики считают его величайшим из современных авторов, пишущих по-английски. Второго кандидата зовут Грэм Грин, он на пять лет моложе Борхеса, заслугами не уступает ему, да и эти старческие лавры ждал не меньше.

Осенью 1972 года в Лондоне Найпол вроде бы не в полной мере причислял себя к карибской литературе. Я припомнил ему это в кругу друзей, и он немного смутился, потом на минуту задумался, а потом невеселое лицо осветилось улыбкой: «Good claim»[8], сказал он мне. Зато Грэм Грин, родившийся в Беркхемстеде, на вопрос репортера, может ли он считать себя латиноамериканским писателем, ответил без малейших колебаний: «Разумеется. И я очень этому рад, потому что лучшие книги создаются сейчас в Латинской Америке, и лучший из лучших авторов – Хорхе Луис Борхес». Несколько лет назад, в разговоре, где был затронут широкий круг тем, я признался Грину, что безмерно огорчаюсь и злюсь, вспоминая, что писателю с таким обширным и оригинальным творческим наследием не досталась Нобелевская премия.

– И не достанется, – сказал он мне совершенно серьезно. – Потому что меня не принимают всерьез.

Шведскую академию, которая и присуждает Нобелевскую премию по литературе (и только ее одну), основали в 1786 году, имея в виду всего лишь создать подобие Французской академии[9]. В ту пору никто и представить себе, разумеется, не мог, что со временем она станет авторитетнейшим в мире экспертным сообществом. Она состоит из 18 членов – как правило, это люди почтенного возраста, – избираемых пожизненно из числа самих академиков, достигших наибольшей известности на ниве словесности. Там два философа, два историка, три специалиста по германским языкам – и всего одна женщина. Кстати, это не единственное проявление мужского шовинизма: за восемьдесят лет существования премии ее получили только шесть женщин, тогда как мужчин-лауреатов – 69. В этом году решение будет принято нечетным числом голосов – один из самых видных академиков, профессор Линдрот Стен, скончался две недели назад, то есть 3 сентября.

Как они обсуждают кандидатуры, как приходят к единому мнению, какими мотивами руководствуются, на какие компромиссы идут, – все это остается одной из самых сокровенных и тщательно оберегаемых тайн нашего времени. Критерии оценки непредсказуемы, противоречивы, непостижимы, а решения принимаются солидарно, пересмотру не подлежат и держатся в секрете. Не будь дело столь серьезно, можно было бы подумать, что это проказы академиков, воодушевленных перспективой поглумиться над любыми прорицаниями. И – знаете, что я вам еще скажу? – мало что так похоже на смерть.

Столь же тщательно оберегается тайна того, где же хранится капитал, приносящий столь щедрые дивиденды. Альфред Нобель (ударение на «е», а не на «о»[10]) в 1895 году создал премиальный фонд в 9 200 000 долларов, с тем чтобы годовые проценты ежегодно, не позднее 15 ноября делились между пятью лауреатами. И сумма, следовательно, меняется год от году в зависимости от конъюнктуры. В 1901-м, когда премию присудили в первый раз, каждый лауреат получил 30 160 шведских крон. В тучном 1979-м – уже по 160 000 крон (2 480 000 песет).