Скандал столетия

Прогнозы моего утреннего кормильца оказались точны. 12 марта 1962 года, на триста двадцать второй день блокады, было введено жесткое нормирование продуктов питания. Каждому взрослому на месяц полагалось полтора килограмма мяса, полкило рыбы, полкило куриного мяса, два с половиной килограмма риса, килограмм жира, семьсот граммов фасоли, пять яиц и пятьдесят граммов сливочного масла. Рацион рассчитывался исходя из норм суточного потребления калорий. Для детей, в соответствии с возрастом, делались особые расчеты, все кубинцы младше 14 лет имели право на литр молока в день. Прошло еще немного времени, и из продажи исчезли гвозди, стиральный порошок, электролампочки и другие необходимые в хозяйстве вещи. Задачей властей стало не распределять их, а где-то добывать. Удивительно, до какой степени эта скудость жизни, навязанная врагом, способствовала обновлению морального климата в стране. В тот же год, когда ввели рационирование, произошел октябрьский, или так называемый Карибский, кризис, который английский историограф Хью Томас назвал самым серьезным в истории человечества. Огромное большинство кубинского народа в течение месяца пребывало в боевой готовности, не покидая своих постов, пока опасность не миновала, каждую минуту готовое выступить со своими ружьями против атомной бомбы. Именно во время этой всеобщей мобилизации, способной расшатать самую крепкую экономику, производство промышленной продукции у кубинцев достигло неслыханных цифр, почти прекратились дисциплинарные нарушения на фабриках, вообще делалось то, что в обычных, спокойных обстоятельствах казалось невозможным. Одна телефонистка из Нью-Йорка сказала в те дни своей кубинской коллеге, что в Соединенных Штатах все очень боятся того, что может произойти.

– А мы не боимся, – ответила кубинка. – В конце концов, атомная бомба – это не больно.

В стране тогда производилось столько обуви, что каждый кубинец мог получить не больше одной пары в год; распределялась она через школы и центры занятости населения. Только в августе 1963 года, когда все магазины и склады опустели окончательно и закрылись, была введена карточная система распределения носильных вещей. Сначала ему подлежали девять товаров – такие как мужские брюки, нижнее белье, мужское и женское, кое-какой текстиль, – но не прошло и года, как пришлось увеличить список до пятнадцати товаров.

То Рождество было первым после революции, которое прошло без туррона на десерт и новогодних «поросят»; игрушки тоже покупались по карточкам. С другой стороны – и как раз вследствие системы распределения, – это было первое Рождество в истории Кубы, когда все без исключения дети на острове получили в подарок хотя бы по одной игрушке. Несмотря на обширную советскую и не меньшую китайскую помощь – КНР в то время была к Кубе очень расположена, – несмотря на работу многочисленных специалистов из социалистических стран и Латинской Америки, блокада стала неотъемлемым фактором кубинской жизни. Она вошла во все ее поры, пропитала собой повседневность и необратимо развернула историческую жизнь страны в новом направлении. Сообщение с внешним миром сошло на нет. Пять ежедневных рейсов на Майами и два в неделю в Нью-Йорк, которые совершала «Кубана де Авиасьон», после октябрьского Карибского кризиса прекратились. Те немногие авиалинии, что связывали Кубу со странами Латинской Америки, переставали действовать по мере того, как с ними прерывались дипломатические и торговые отношения. Остался один-единственный рейс на Мехико, который много лет служил пуповиной, связывавшей Кубу с остальной Америкой и одновременно помогавший спецслужбам США засылать на Кубу своих агентов. «Кубана де Авиасьон» со своим машинным парком, сведенным к эпическим «Бристоль-Британия» – единственным судам, которые все еще обслуживались по существовавшему с английскими производителями договору, – проложила совершенно акробатический маршрут в Прагу через Северный полюс. Письмо из Каракаса, который находится менее чем в тысяче километров от Кубинского побережья, должно было облететь всю планету, чтобы попасть в Гавану. Вся телефонная связь с внешним миром осуществлялась через Майами и Нью-Йорк под полным контролем спецслужб США, по доисторическому кабелю, проложенному по дну залива; однажды его оборвало кубинское судно, нечаянно зацепив якорем. Единственным источником энергии были пять миллионов тонн нефти, которые советские танкеры ежегодно доставляли на Кубу за двенадцать тысяч километров из балтийских портов – каждые пятьдесят три часа прибывал корабль с топливом. Корабль ЦРУ «Оксфорд», экипированный всеми средствами современного шпионажа, беспрерывно патрулировал кубинские территориальные воды, следя, чтобы ни одно капиталистическое государство не посмело нарушить волю Соединенных Штатов; осмеливались очень немногие. Присутствие «Оксфорда», кроме прочего, было хорошо просчитанной провокацией на глазах у всего мира. С Малекона в Гаване и с вершины холмов Сантьяго ночью был прекрасно виден светящийся силуэт этой плавучей провокации в территориальных водах Кубы.