Скандал столетия

Злые языки утверждают, будто капитал вложен в золотодобывающие шахты Южной Африки и, следовательно, Нобелевская премия оплачена кровью чернокожих рабов. Шведская академия, которая никогда не выступает с публичными разъяснениями и не отвечает ни на какие обвинения, могла бы в свою защиту сослаться, что деньгами распоряжается не она сама, а Банк Швеции. А у банков, как явствует из самого значения этого слова, сердца нет.

Третья загадка – это те политические критерии, которые в конечном итоге доминируют в лоне Шведской академии. Порою выбор лауреатов заставляет думать, что академики все поголовно – либералы-идеалисты. Самым крупным и самым почетным препятствием стал для них Гитлер, в 1938 году запретивший немцам получать премию под тем вздорным предлогом, что ее основатель был евреем. И Рихард Кун, удостоенный Нобеля по химии, был вынужден отказаться от награды. В годы Второй мировой войны премию не присуждали, руководствуясь то ли убеждениями, то ли осторожностью. Но как только Европа оправилась от потрясений, Шведская академия пошла на едва ли не единственный в своей истории тягостный компромисс, удостоив сэра Уинстона Черчилля премии по литературе – прежде всего потому, что заслуги этого авторитетнейшего человека своего времени невозможно было отметить ни в какой другой области и уж подавно – за укрепление мира между народами.

Вероятно, самые сложные отношения были у Шведской академии с Советским Союзом. В 1958-м, когда премию присудили замечательному поэту Пастернаку, тот отказался от нее, опасаясь, что не сможет вернуться на родину. Советские власти расценивали премию как провокацию. Тем не менее в 1965-м премии был удостоен Михаил Шолохов, официознейший из официозных советских писателей, и это событие вызвало у руководителей СССР ликование. Тем не менее, когда пять лет спустя лауреатом стал самый главный советский диссидент Александр Солженицын, советское правительство потеряло, как у нас говорят, оба стремени и принялось утверждать, что Нобелевская премия есть орудие империализма. Тем не менее – опять же! – я помню, что Пабло Неруда получал самые горячие поздравления именно из Советского Союза, причем многие поступали с самых верхов государства. «Для нас, – с улыбкой сказал мне мой советский друг, – нобелевка хороша, когда ее дают тому, кто нам нравится, и плоха, когда происходит обратное». Это объяснение не так примитивно, как может показаться. В глубине души мы все руководствуемся тем же критерием.

Единственный член Академии, читающий по-испански, и притом хорошо, – это поэт Артур Лундквист. Это он знакомится с творчеством наших писателей, выдвигает их кандидатуры и в глубокой тайне ведет за них сражения. А потому – совершенно помимо и даже против собственной воли – превратился в некое загадочное, далекое божество, от которого в немалой степени зависят судьба нашей словесности и перспектива ее мировой известности. А меж тем в жизни – это жизнерадостный старец, с чувством юмора, напоминающим наш, латиноамериканский, а живет академик в таком скромном доме, что и в голову не приходит, будто он вершит чьи-то судьбы.

Несколько лет назад, угостив нас типично шведским ужином – жареное мясо, подогретое пиво, – академик предложил кофе пить у него в библиотеке. Я был просто поражен. На полках теснилось неимоверное количество книг по-испански – хорошие вперемежку с плохими, – и почти все были с дарственными надписями от авторов живых, мучительно ожидающих и… тех, кто не дождался. Я попросил у хозяина разрешения прочесть некоторые инскрипты, и он с добродушной улыбкой сообщника позволил. Бо́льшая часть была трогательно-сердечной, а иные так брали за душу, что я, подписывая ему свои книги, боялся, что и одну лишь фамилию вывести будет нескромностью. Комплексы, комплексы, так их и так, куда от них денешься!

8 октября 1980 года, «Эль Паис», Мадрид

Телепатия без проводов

Как-то вечером один известный французский невролог, full-time[11] исследователь, рассказал мне, что открыл некую новую функцию головного мозга, имеющую, судя по всему, огромную важность. Беда лишь в том, что он пока не может определить, для чего именно она предназначена. Преисполнившись надежд, я осведомился, не может ли эта функция регулировать предчувствия, вещие сны и передачу мыслей на расстояние. Вместо ответа он лишь взглянул на меня с жалостью.