Скандал столетия

Это произошло 20 мая на трассе Париж – Монпелье. Комиссар местной полиции, которого эти четверо разбудили, чтобы поведать об удивительном случае, хоть и склонен был даже допустить, что это не шутка и не галлюцинация, однако дело закрыл, поскольку не знал, что с ним делать дальше. В последующие дни историю прокомментировала едва ли не вся французская пресса, а многочисленные парапсихологи, оккультисты и репортеры-эзотерики двинулись к месту происшествия, чтобы изучить все его обстоятельства и измучить рациональными версиями четверку, выбранную женщиной в белом. Но уже несколько дней спустя все позабылось, а журналисты вместе с учеными удалились для разгадывания секретов полегче. Склонные к широте мышления готовы были поверить, что произошло взаправду, но и они, раз уж не смогли объяснить явление, предпочли позабыть о нем.

У меня – как у твердокаменного материалиста – нет сомнений, что это был очередной и один из самых прекрасных эпизодов в богатейшей истории материализации поэзии. Единственную погрешность я усматриваю лишь в том, что это все произошло ночью, да не просто ночью, а незадолго до полуночи, как в самых низкопробных фильмах ужасов. За исключением этой банальщины все прочие элементы прекрасно соответствуют метафизике перекрестков, которую мы все ощущаем, минуя их на своем пути, и перед которой мы, столкнувшись с ее ужасной истиной, отказываемся капитулировать и признавать ее. Мы в конце концов приняли чудо летучих голландцев, бороздящих моря в поисках утраченной самости, но отказываем в праве бродить по обочинам стольким бедным неприкаянным душам. В одной только Франции за несколько последних лет было зарегистрировано около двухсот смертей в самые оживленные летние месяцы, и потому что уж тут такого удивительного в столь объяснимом эпизоде, как появление женщины в белом, – в эпизоде, который, без сомнения, будет повторяться до конца времен и в обстоятельствах, непостижных лишь косным и бессердечным рационалистам.

И я, столько поколесив по длинным дорогам всего мира, всегда думал, что большинство нас, людей, – это выжившие на крутом повороте. Ибо каждый поворот – это вызов судьбе. Достаточно лишь машине, идущей впереди, немного замешкаться, притормозив на выходе из поворота, как мы навсегда лишимся шанса рассказать об этом. На заре автомобильной эры англичане приняли закон – так называемый Locomotive Act, – в соответствии с которым перед каждым автомобилем должен был идти человек с красным флажком и звонить в колокольчик, чтобы пешеходы успевали посторониться. И очень часто, прибавляя газу, чтобы погрузиться в непостижимую глубь поворота, я сетовал в глубине души, что это мудрое английское правило отменено, – а особенно горько жалел о нем лет пятнадцать назад, когда на ста километрах в час вез Мерседес с детьми из Барселоны в Перпиньян и внезапно испытал неодолимое и необъяснимое искушение сбросить скорость перед поворотом. Машины, шедшие следом, нас, естественно, обошли. Мы никогда этого не забудем – белый минивэн, красный «Фольксваген», синий «Фиат». Я помню даже золотистые кудри надменной голландки за рулем фургона. В идеальном порядке миновав нас, все три автомобиля скрылись за поворотом, а через мгновение вновь возникли перед нашими глазами – но уже в виде груды искореженного дымящегося металла, впечатанного в потерявший управление встречный грузовик. Выжил в этой катастрофе только шестимесячный ребенок голландской четы.

Мне много раз приходилось проезжать мимо этого места, и я неизменно думаю об этой красивой женщине, с которой страшный удар сорвал всю одежду, а тело превратил в бесформенное розовое месиво, и вижу ее прекрасную голову римского императора, облагороженную смертью. И неудивительно, что кто-то встречал ее иногда на месте катастрофы, – а она, целая и невредимая, махала рукой, как та дама в белом из Монпелье, прося подвезти, чтобы хоть на миг ее вывели из смертельного столбняка и позволили выкрикнуть предупреждение: «Осторожно, впереди крутой поворот».