– Он прав, – сказал Ле Шапелье. – Такое положение становится невыносимым. Два дня назад господин д’Амбли пригрозил Мирабо тростью перед всем Собранием. Вчера господин де Фоссен обратился к своему сословию, призывая к убийству. «Почему бы нам не напасть на этих мерзавцев со шпагой в руке?» – спросил он. Да, он выразился именно так!
– Это гораздо проще, чем создавать законы, – сказал Андре-Луи.
– Лагрон, депутат от Ансени на Луаре, ответил ему – мы не расслышали, что именно. Когда он покидал Манеж, один из забияк грубо оскорбил его. Лагрон всего-навсего проложил себе дорогу локтями, но какой-то молодчик крикнул, что его ударили, и вызвал Лагрона. Сегодня рано утром они дрались на Елисейских Полях, и Лагрон был убит: ему спокойно, не спеша воткнули шпагу в живот. Его противник дрался как учитель фехтования, а у бедного Лагрона даже не было своей собственной шпаги – пришлось одолжить, чтобы пойти на дуэль.
Андре-Луи, думавшего о Вильморене, история которого повторялась вплоть до мельчайших подробностей, охватило волнение. Он сжал кулаки, стиснул зубы. Маленькие глазки Дантона следили за ним пристальным взглядом.
– Итак, что вы думаете? Положение обязывает? Дело в том, что мы тоже должны обязать их, этих… Мы должны отплатить им той же монетой, уничтожить их. Надо столкнуть этих убийц в бездну небытия их же средствами.
– Но как?
– Как? Черт подери! Разве я не сказал?
– Для этого-то нам и нужна ваша помощь, – вставил Ле Шапелье.
– У вас, вероятно, есть способные ученики, а среди них – те, которые питают патриотические чувства. Идея Дантона заключается в том, чтобы небольшая группа этих учеников во главе с вами хорошенько проучила задир.
Андре-Луи нахмурился.
– А каким именно образом, полагает господин Дантон, это можно осуществить?
Господин Дантон неистово высказался сам:
– А так: мы проведем вас в Манеж в час, когда в Собрании оканчивается заседание, и покажем шесть главных кровопускателей. Тогда вы сможете их оскорбить раньше, чем они успеют оскорбить кого-то из представителей. А на следующее утро самим… кровопускателям пустят кровь secundum artem,[148]
тогда и остальным будет над чем призадуматься. В случае необходимости лечение можно повторять вплоть до полного выздоровления. Если же вы убьете этих… тем лучше.Он остановился, на желтоватом лице выступила краска: он был взволнован своей идеей. Андре-Луи с непроницаемым видом пристально смотрел на него.
– Ну, что вы на это скажете?
– Придумано весьма хорошо. – И Андре-Луи отвернулся и взглянул в окно.
– И это все, что вы можете сказать?
– Я не скажу вам, что еще думаю по этому поводу, поскольку вы меня, вероятно, не поймете. Вас, господин Дантон, в какой-то мере извиняет то, что вы меня не знаете. Но как могли вы, Изаак, привести сюда этого господина с подобным предложением?
Ле Шапелье смутился.
– Признаюсь, я колебался, – начал он оправдываться. – Но господин Дантон не поверил мне на слово, что вам может прийтись не по вкусу такое предложение.
– Не поверил! – завопил Дантон, перебивая его. Он резко повернулся к Ле Шапелье, размахивая большими руками. – Вы сказали мне, что ваш приятель – патриот. Патриотизм не знает угрызений совести. И вы называете этого жеманного учителя танцев патриотом?
– А вы бы, сударь, согласились ради патриотизма стать убийцей?
– Конечно согласился бы – разве вы не слышали? Я же сказал, что с удовольствием давил бы их своей дубиной, как… блох!
– Что же вам мешает?
– Что мне мешает? Да то, что меня повесят. Я же говорил!
– Ну и что с того? Вы же патриот! Почему бы вам не прыгнуть в пропасть, подобно Курцию,[149]
раз вы верите, что ваша смерть принесет пользу вашей стране?Господин Дантон начал проявлять признаки раздражения:
– Потому что моей стране принесет больше пользы моя жизнь.
– Позвольте же и мне, сударь, тешить себя аналогичной тщеславной мыслью.
– А что же вам угрожает? Вы бы сделали свое дело, прикрываясь дуэлью, – как поступают они.
– А вам не приходило в голову, сударь, что закон вряд ли будет считать обычным дуэлянтом учителя фехтования, убившего своего противника, – особенно если будет доказано, что этот учитель сам спровоцировал дуэль?
– Ах вот оно что! Тысяча чертей! – Господин Дантон надул щеки и произнес с испепеляющим презрением: – Так вот в чем дело! Вы просто боитесь!
– Можете считать, если угодно, что я боюсь сделать тайком то, что такой хвастливый патриот, как вы, боится сделать открыто. Есть у меня и другие причины, но с вас довольно и этой.
Дантон задохнулся, потом выругался более изощренно, чем раньше.
– Вы правы!.. – признал он, к изумлению Андре-Луи. – Вы правы, а я не прав. Я такой же никудышный патриот, как вы, и к тому же трус. – И он призвал в свидетели весь Пантеон.[150]
– Только, видите ли, я кое-что стою, и если меня схватят и повесят – увы! Сударь, мы должны найти какой-то другой выход. Извините за вторжение. Прощайте! – Он протянул свою ручищу.Ле Шапелье стоял в замешательстве, удрученный.
– Поймите меня, Андре. Простите, что…