Сказ столетнего степняка

Легионер, его звали Мажит, говорил мне, что организовал Туркестанский легион Мустафа Чокаев, известный политический деятель, алашордынец, эмигрировавший в годы сталинских репрессий в Париж. В легион набирали военнопленных казахов, узбеков, киргизов, туркмен, татар, башкиров, азербайджанцев и всех представителей мусульманских и тюркских народов. Он шепотом говорил, что основной целью Мустафы Чокая было не столько служение Третьему Рейху и война против советской власти, сколько спасение своих братьев по крови и религии от неминуемой смерти в фашистских застенках. И хоть он умер в начале войны при загадочных обстоятельствах, созданный им Туркестанский легион действительно спас многих наших собратьев. «Вот, благодаря ему, ты тоже живой, и это самое главное!» – хлопнул меня по плечу легионер. Я тихо поблагодарил его.

Каждый год, в День Победы, девятого мая, я читаю Коран, посвящая молитву душам погибших в Великой Отечественной войне. А еще каждый год, в день смерти Мустафы Чокая, читаю молитву, посвящая ее Мустафе и Мажиту.

Какая противоречивая штука жизнь! Не знаю, насколько прав или не прав, но я хотел остаться человеком в этом смерче событий.

Легионер Мажит, пока меня везли в лагерь для военнопленных, полушепотом рассказывал, что большинство пленных русских и казахов не хотят вступать в ряды РОА – Русской освободительной армии и Туркестанского легиона. Но жизнь в плену – очень тяжелое испытание, и, не выдержав нечеловеческих условий, часть из них соглашаются служить немцам. Есть и такие, которые за хорошее питание и сносные условия жизни навсегда оставались в их рядах. Но многие, как только попадают на передовую, при первой же возможности переходят к своим, невзирая ни на что. Иногда просто убегают группами или прорываются с боями. Поэтому немцы старались держать Туркестанский легион подальше от советского фронта. Вот и сейчас основные силы легиона находились совсем в другой стороне – во Франции.

Мажит говорил о многом, но со временем большая часть разговора забылась. Но самое главное запомнил – он говорил, что хотел просто спасти меня от неминуемой гибели, потому что все казахи – братья. И еще посоветовал быть покладистым, не высовываться и терпеть все невзгоды плена. «А еще лучше будет, если через некоторое время вступишь в ряды Туркестанского легиона!» – подытожил он.

– Там будешь не один! Братья-туркестанцы встретят тебя с раскрытыми объятиями. Будешь служить и жить как солдат вермахта, ну, может, чуть хуже, но все-таки несравнимо лучше, чем в лагере, на самом дне. Да и вообще, что вы потеряли в этой стране советов – колонизаторов!? Глупо воевать за них!

– Сколько вас? – тихо спросил я, не смея возражать своему спасителю.

– Нас несколько сотен, а может и тысяч по всем фронтам! – уклончиво ответил Мажит.

– А сколько нас? Миллионы! Весь казахский народ! На фронте проливает свою кровь. Работает в тылу и ждет с надеждой своих сыновей и братьев. Хочешь не хочешь, но эта война стала священной, отечественной и для казахов! Она стала нашей общей трагедией со всеми народами Союза! Ты прости, но перейти к вам не могу. Если твоя дорога пошла по-другому, что поделаешь, такова судьба! Но я остаюсь со своим народом. Да, спасибо, что спас как брата, но пойми: измена присяге – смерть для джигита!

– Постараюсь понять, Асанбай, – спокойно сказал прожженный огнем, переживший гонения и травлю туркестанец. – Но и ты пойми правильно, мы хотим блага для всех казахов! Подумай еще. Поживем, увидим.

Я промолчал. Он тоже не стал докучать, а просто сказал: время покажет. Так хотелось спросить его про Салима, но удержался. Боялся, как бы не навредить брату. На прощание легионер Мажит сказал, что еще вернется за мной. Но исчез навсегда. Никто не знает, что там у них случилось, а война стремительно шла к концу, усиленно затягивая в свой кровавый водоворот все больше и больше людских жизней.

В плену у немцев я пробыл почти шесть месяцев. Вначале было просто ужасно. Но, как говорят казахи, через три дня человек привыкает и к могиле. Очухавшись, тянул свою лямку со всеми вместе.