Сказ столетнего степняка

Климат Сусумана сверхсуровый, зимой морозы доходили до шестидесяти градусов. Поговаривали зеки, что эти места – самые холодные на земле. Люди мерзли, болели, нередко умирали от истощения. Умерших заключенных тихо хоронили и ставили таблички с номером – и конец! Когда видишь такое, так не хочется умирать! Да ведь никто потом не найдет, не прочтет молитву на твоей могиле! Так и сгинешь в неизвестности. Ходили слухи среди зеков, что недалеко отсюда и Долина смерти, при одном упоминании которой все умолкали от ужаса. Страх смерти напоминал о себе каждому. Любой из нас, если в чем-то провинится перед кем-то, мог исчезнуть в любой день и час. Люди умирали не только от мороза, но и от руки отморозков. Поговаривали, что даже краснопогонники особо не церемонились с неугодными, норовистыми, и при удобном случае, тех, кто посмел перечить им, пускали в расход «при попытке к бегству».

Что и говорить-то, приходилось выживать в нечеловеческих условиях, созданных человеком для человека.

Но при всех ужасах, лагерная жизнь имела и свои плюсы по сравнению с передовой. Во-первых, по тебе денно и нощно не бьют из пушек и пулеметов, не бомбят самолеты. Во-вторых, все-таки есть какой-то порядок, закон, хоть и жестокий. И шанс выжить несравненно выше, чем на войне.

Сначала было очень тоскливо, но постепенно начал привыкать к новой обстановке. Я принял все это спокойно, как неизбежность.

Лагерные дни тянулись медленно. Интересно, когда месяцы и годы идут однообразно, то скучная череда серых будней тянутся, кажется, бесконечно. Но когда все-таки проходит это время, и ты оглядываешься назад, то оно кажется тебе коротким отрезком пути, окрашенным в один невыразительный серый цвет. Вот так, небогатые событиями первые пять лет прошли сравнительно тихо, если не считать мелких склок и столкновений зеков, окриков начальников и рутинную работу. В Сусумане добывали золото, поговаривали, что здешние прииски считаются одними из самых богатых на земле. Мне повезло – работал на лесозаготовках. Пилить лес все-таки легче и привычнее, чем дробить камень в стужу. Жили в длинных, низких каменных и деревянных бараках, с железными ограждениями, построенных самими же зеками. Кормили сравнительно неплохо, скорее всего, не от жалости, а просто как необходимую рабочую силу. Горячая тюремная баланда казалась такой вкусной после тяжелой работы.

Лишь интересные рассказы и жаркие споры разношерстных зеков – политических, военных и уголовных, представителей разных национальностей – вносили какое-то оживление в наши серые будни. Их разговоры развлекали, возмущали, будоражили кровь, будили мысль. Наслышавшись всякой всячины о политике и политиках, после долгих размышлений, я пришел к выводу, что политика – вещь сложная, многослойная. Политик думает одно, говорит другое, делает третье, ожидает четвертое, преследует пятое, получает шестое.

А за каждым политическим шагом кроется столько таинственных хитросплетений, что непостижимо уму нормального человека. И решил не вступать ни в какие разговоры на политическую тему, а просто слушать и мотать на ус. «Кто молчит, тот оберегает себя от больших бед!» гласит одна казахская пословица.

Естественно, иногда болтали о том, о сем с теми, с кем сдружились. В общем, серые будни шли своим чередом, и мы несли дальше груз своей судьбы.

Я держался тише воды, ниже травы, ни с кем не спорил, исполнял все приказы краснопогонников. Одна-единственная, самая главная цель в жизни придавала мне сил и терпения – вернуться домой живым! Нередко звучал в ушах голос милой Халимы: «Вернись! Вернись живым, невзирая ни на что! Мы ждем тебя!»

Все люди разные, и почему-то не могут ужиться, даже находясь в таком тяжелом положении. Однажды один из уголовников, новоявленный громила-авторитет, грубо окликнул меня и велел принести ему воды. Повиновение означало падение авторитета, и я отказался. Получив отпор в словесной перепалке, он, злобно стрельнув глазами, удалился. Понятное дело, затаил обиду и замыслил недоброе. Он был из другого барака. Мне так не хотелось после той войны с кем-нибудь враждовать, тем более воевать. Но не все зависит только от тебя. Теперь на мои плечи навалилась еще одна нелегкая проблема.

Весной пятидесятого года к нам пришел новый смотрящий.Его все звали Тараско, по фамилии. Звучная, она сразу осталась в памяти. Имя его никто не произносил. Хохол или капитан Тараско – и все было понятно. Он был загадочным человеком. О нем никто ничего толком не знал. Одни говорили, что он воин-герой, другие шептали, что служил во внутренних войсках, а третьи считали, что он особист до мозга костей.