Сказ столетнего степняка

Ну хорошо, поплыву на корабле через Атлантику, и что дальше? Не будешь же всю жизнь плавать и созерцать звездное небо. Когда-то придется выйти на берег, и этот берег не наш, чужой, американский! Нет, лучше поверну лодку своей жизни к родным берегам!

И тут внутри меня тихо прозвучал насмешливый голос Салима: «А где твой родной берег? Есть ли вообще наш родной берег? Хочешь назвать родным берег страны, которой правит кровавый тиран? Ты отдаешь себе отчет в том, что там тебя ждет?!»

Интересно, почему называем эти явления голосами, они ведь не звучат – ни громко, ни шепотом! А мы слышим их как бы нутром. Голоса без звука – какой парадокс!

Не помню, когда начали преследовать меня эти противоречивые голоса. Кажется, еще с кровавых двадцатых годов. Они звучали во мне, разные, неожиданные, где-то там, в глубине, то задавая неудобные, мучительные вопросы, то осуждая или подбадривая. Иногда голоса шумели в голове, в ушах, не давая покоя. Они стали моими мучителями и учителями одновременно.

И я все-таки повернул. Меня манила к себе родная земля, мой аул, моя родня, мой очаг. В сердце звучали голоса матери, Халимы, детей:

«Вернись живым! Вернись, наперекор всему!»

Не знаю, поймет меня сегодняшняя молодежь или скажет: «Вот, дурак! Ему предлагали бесплатно на корабле уплыть в Америку, страну грез, купаться в синей океанской воде и в потоке зеленых долларов, жить свободно и подчиняться только закону, а он отказался! Во имя чего? Чтобы валяться в лагерной грязи, блуждать в дебрях бесправия и жестокой советской действительности? В лучшем случае влачить жалкое существование в степных совхозах, где нет даже элементарных жилищных условий?»

Может, отчасти они правы. Но им не понять того глубокого чувства любви к родной земле, к ковыльным просторам степи, к запаху полыни – жусана. Надо родиться в степи, чтобы понять это. Тяга к родным местам была настолько сильной, что соблазн сладкой свободной жизни и великой американской мечты не могли перетянуть меня на чужбину.

Я решительно вернулся в свою героическую и коварную, добрую и жестокую, честную и чудовищную страну с твердой решимостью принять все то, что придется пережить.

Была надежда и на прощение. Среди пленных ходили слухи, что Сталин приказал оправдать всех наших солдат, попавших в плен, но до этого храбро воевавших с фашистами, проливавших свою кровь за Родину. Тогда мне, больше трех лет сражавшегося на передовой, трижды раненого – дважды тяжело и один раз легко – имеющего боевые награды, вообще бояться нечего. Говорили, что об этом объявили генералы, передавали по радио, писали в газетах. И многие поверили обещанию военно-политической верхушки и вернулись домой.

Только потом, по прошествии многих лет, я читал где-то, что действительно было такое постановление, но оно было правдивым не для всех. То есть, многих действительно простили и восстановили во всех правах, а других посадили.

Моя участь оказалась тяжелой.

Лагерь

На Родине нас, своих солдат, бывших в плену у немцев, встретили холодно. Проверили, обсудили и отправили кого куда. Кто-то поехал домой, кто-то на службу, а кто в лагеря. Мне выпала путевка в Сибирь на десять лет! От расстрела, пожалуй, спасли три ранения на передовой, орден Красной Звезды и высшая солдатская награда за личный подвиг – медаль «За Отвагу», которые отобрали.

Обвинения были нелепыми. «Почему попал в плен, а не погиб, как подобает советскому солдату, героической смертью?» Естественно, я не мог брякнуть в лицо суровым судьям, что не хотел и не хочу погибать за таких тиранов, скажите спасибо за то, что вообще воевал!

Сказал, как было на самом деле.

Судилище быстро вынесло приговор. Эти шесть месяцев плена перевесили три года войны на передовой. Главное обвинение заключалось в том, что, якобы, я умышленно сдался в плен, поддался враждебной агитации туркестанцев и работал на немцев. Никаких оправданий даже слышать не хотели.

Отправили меня на край света вместе с такими же горемыками в спецвагонах. Потом пересадили в грузовики. Мы даже понятия не имели, куда едем. Только после мучительно долгого переезда, когда прибыли на место, узнали, что попали в местечко Сусуман. Название запомнилось сразу, оно напоминало казахское слово су – вода и сусу – скольжение, течение.

Позже узнал, что речку Сусуман, приток Колымы, которая текла рядом с лагерем, эвены называли Кухуман, что означает буран, поземка. Точно, скользит поземка, течет речка!

Сведущие зеки говорили, что этот лагерь находится аж в Магаданской области, на крайнем севере, дальше самого Магадана. Оказывается, отсюда до Оймякона рукой подать. Про Оймякон все наслышаны – самая холодная точка планеты. Название Оймякон напоминает казахское слово Ой мекен – место обитание в низменности.