Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Кулун сказал: «Ты мной руководи.
Я целый век оставил позади.

Перевалило за сто мне. Доколе

Мне быть покорным жалкой, нищей доле?

С тобою буду всюду и везде,

Ты — мой кормилец в горе и нужде».

Харрод к царице побежал поспешно

И молвил: «Награди меня утешно!

Теперь, о добронравная жена,

Исполнить просьбу ты мою должна.

Моя семья попала в плен, страдая

В неволе за пределами Китая.

Ты золотом мне ноги развяжи,

Чтоб ваши перешел я рубежи.

Возьми ты для меня печать хакана:

Она мне, как душа, теперь желанна!»

Сказала та: «Приближусь я к нему

И ночью с перстня слепок я сниму».

Хакан испил вина, заснул он крепко.

Харрод принес царице воск для слепка.

Жена к постели мужа подошла

И слепок с перстня царского сняла,

(Властитель ничего не слышал спьяна),

Харроду отдала печать хакана.

Кулуну ту печать вручил Харрод,

И вышел раб из городских ворот.

Достигнув Мерва, вкруг него блуждал он

И дня бахрамова рожденья ждал он.

Тот день настал. Невольником ведом,

Седой Кулун вступил к Бахраму в дом,

Неся айву, орехи и гранаты.

Сказал он стражу: «Доблестью богатый!

Узнай, что я, усердием горя,

Сюда пришел от дочери царя.

Я — не вельможа, не свободный воин,

Но высшего доверья удостоен,

Привез Бахраму тайные слова

Богобоязненного существа.

Осведоми его, что от царевны

Привет супругу прибыл задушевный.

Кто двери запер от таких речей,

Больному равен, что прогнал врачей!»

Привратник быстро доложил вельможе:

«Пришел какой-то старец непригожий,

Мол, от царевны он принес привет.

А сам он в нищенский тулуп одет».

И тот: «Пред тем, как он мне слово скажет,

Пусть станет он в дверях, лицо покажет».

Тут в двери голову просунул раб.

Увидел Чубина: он стар и слаб.

Сказал: «Привез письмо? Давай, не мешкай!»

Кулун ответил с хитрою усмешкой:

«Привез я слово от твоей жены,

Другие тайну слышать не должны».

«Входи, — сказал Бахрам, — но без обмана

Открой мне тайну дочери хакана».

Вошел Кулун, в душе скрывая ложь,

А в рукаве тулупа — острый нож.

Приблизился неведомый прохожий,

Чтоб на ухо слова шепнуть вельможе,

И вдруг свой нож в живот ему вогнал.

Бахрам упал и тяжко застонал.

Поднялся весь дворец при этом крике.

Не чуя ног, все бросились к владыке.

Бахрам взглянул и тихо произнес:

«Убийце учините вы допрос».

Тогда вельможи, яростны и гневны,

Схватили мнимого посла царевны,

Подвергли пытке злого старика:

Подкуплена была его рука!

С утра до ночи сыпались удары.

Но губ не разжимал убийца старый.

Избили, окровавили его,

Без рук и ног оставили его.

Вельможи пред Бахрамом вновь предстали,

Исполненные боли и печали.

Из ран Бахрама кровь текла, густа,

Лик посинел и запеклись уста.

Сестра вбежала, косы вырывая, —

Сердца пронзила боль ее живая.

В объятья голову его взяла,

Заплакала, а кровь текла, текла…

Рыдала Гурдия: «Храбрец в кольчуге!

Тебя завидев, лев бежал в испуге!

Кто вырвал кипариса мощный ствол,

Который так блистательно расцвел?

Ниспровергал ты в пропасть камень горный,

А кто твои из жизни вырвал корни?

Кто затоптал высокий твой чертог?

Кто спрятал в землю дней твоих поток?

Как мог упасть подобный слон военный?

Кто мог свалить подобный столп вселенной?

Увы, мироискатель-властелин,

Увы, завоеватель-исполин,

Тот, кто тебе нанес такую рану,

Ни шаху не был предан, ни Яздану.

Изгои жалкие отныне мы

И одиноки на чужбине мы.

Твердила я: «Не думай о державе,

Ты ветку верности ломать не вправе,

Здесь даже девушка на трон взойдет,

Лишь от Сасанов бы вела свой род».

Не внял ты мне, мечтая о престоле,

И день пришел раскаянья и боли.

Настигло зло нарушившего долг.

Отныне овцы мы, а лекарь — волк!»

Увидел раненый, вступая в вечность,

Ее добро, и разум, и сердечность,

Увидел, что лицо ее в крови,

Глаза полны печали и любви.

Он слабым голосом сказал, стеная:

«Мой чистый друг, сестра моя родная,

Твои советы — мудрости венец,

Я им не внял — и мой пришел конец.

Как видно, был я околдован дивом:

Я не внимал твоим словам правдивым.

Кто выше был Джемшида на земле?

Обманут дивом, он исчез во мгле.

Добром да будет Кай-Ковус помянут,

Однако дивом был и он обманут.

От неба — свет и тень, добро и зло,

От неба наваждение пришло.

Я тоже дивом послан был на муки,

И вот мои укоротил он руки,

Которыми владел я для добра.

Раскаиваюсь я во всем, сестра,

Но пусть свое величье бог проявит,

От наказанья грешника избавит.

Кто может быть к моим деяньям строг?

Заранее предначертал их рок!

Да, я теперь попал в пучину смерти,

И скорбь, и радость тонут в водоверти,

Но было так предопределено,

Свою судьбу менять нам не дано.

Звенят в моих ушах твои упреки,

Как серьги, я возьму их в путь далекий,

Но срок упущен праведных трудов,

Твои советы не дадут плодов,

Теперь лицом к Яздану обернитесь,

К смеющемуся счастью не стремитесь.

Таков мой рок. Настал последний час,

Пришел мой срок, я покидаю вас».

Ялонсине сказал: «Царя опора!

Свои войска тебе вручу я скоро.

Смотри: перед тобой моя сестра.

Она добра, прекрасна и мудра.

Друг с другом не должны вы быть в разлуке,

Соедините же сердца и руки.

Насытился я мыслями о зле.

Не мешкайте на вражеской земле.

К Хосрову отправляйтесь вы с повинной,

Отныне он — властитель ваш единый.

Пусть только шаха вам сияет свет,

Когда «прощаю!» скажет вам в ответ.

Пусть я в Иране лягу в мавзолее,

Разрушьте мой дворец в родимом Рее.

Хакан мне горя много причинил,

Увы, моих трудов не оценил.

Он подослал ко мне убийцу-дива.

Ужели поступил он справедливо?

Таких ли ждал я от него наград!

Но, может быть, хакан не виноват:

Здесь действовал иранец-подстрекатель,

Какой-нибудь мой давний зложелатель».

Затем писца позвал он во дворец.

Письмо хакану начертал писец:

«Ушел Бахрам! Ушел среди рыданий,

Ушел, а не достиг своих мечтаний!

Теперь моим ты близким помоги,

Да не гнетут их наглые враги.

А я правдив и честен был с тобою,

Пришел к тебе с открытою душою».

Он голову сестры прижал к груди.

Кто был ему дороже Гурдии?

Кто ближе был по крови и по духу?

Бахрам уста к ее приблизил уху,

Шепнул последние слова свои,

И умер на руках у Гурдии.

Все погрузились в боль, в тоску без края,

Его дела и думы вспоминая.

Мужи рыдали, плакала сестра…

Носилки принеся из серебра,

Она его воинственное тело

Парчою драгоценною одела

Осыпала Бахрама камфорой

Так, что незримым стал под ней герой…

Не плачь, узнав, что жил ты жизнью тленной:

Таков твой жребий во дворце вселенной.