Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Когда светильник солнечный исчез,
Зажглась звезда на куполе небес,

Кайсар, желая испытать иранцев, —

Познания и разум чужестранцев, —

Велел седобородому волхву

Подобную живому существу

Таинственную статую построить,

Ей облик дивной женщины присвоить.

И вот воссела на престол жена,

Красива, и нарядна, и скромна.

Вокруг нее — невольники и слуги,

У ног ее — наперсницы, подруги.

Она молчит. Грустны ее глаза.

Несмело по щеке бежит слеза.

Но щеки, словно яблоки, румяны,

А косы длинны и благоуханны,

Ресницы — мягкие, как облака.

И так она прекрасна и хрупка,

И так бессильно поднимает руку,

Что хочется ее развеять муку…

Был взор ее таких исполнен чар,

Что в восхищение пришел кайсар,

И щедро наградил он чародея,

Ни жемчугов, ни денег не жалея.

Ушел искусник, гордый от похвал.

Густахма властелин к себе призвал,

Сказал ему: «Послушай, муж великий,

О дочери моей прекрасноликой.

Она росла, как вешний цвет мила.

Пора ее замужества пришла.

Мечтал о ней мой родич, юный воин.

Как бог велит, был этот брак устроен.

Я с ней простился, как отец и друг.

Но только увидал ее супруг,

Бессильным стало молодое тело,

Душа его на небо улетела.

С тех пор тоскою заболела дочь,

И день ей черным кажется, как ночь,

Не слушает советов, утешений,

Угрюм, как осень, день ее весенний.

Прошу я: потрудись! Мне жаль ее, —

Найди слова, развей печаль ее,

И, может быть, — ты молод, строен, знатен, —

Ей будет разговор с тобой приятен».

Сказал Густахм: «Я прогоню тоску,

Ее недуг из сердца извлеку».

С душой открытой, полон жажды дела,

К молчальнице приблизился он смело.

Сидела солнцеликая жена,

Безмолвна, величава и грустна.

Но так как статуя была красива,

Густахм заговорил красноречиво:

«Царевна, дочь могучего отца!

Не жалуйся на промысел творца.

От смерти не уйти орлу на небе

И льву в лесу, — таков наш общий жребий».

Но на ветер ушли его слова,

Несчастного не тронув существа.

Оно глядело пристально и грустно,

Смахнув слезу с ресниц весьма искусно.

Густахм замолк, теряя речи дар.

Призвав к себе, спросил его кайсар:

«Ты говорил ли с бедною царевной,

Тоску прогнал ли речью задушевной?»

Тот отвечал: «Твоя безмолвна дочь,

Не удалось мне страждущей помочь».

На утро властелин сказал Болую:

«Как дочери тоску развеять злую?

Шапура, Андиёна ты возьми,

И с этими достойными людьми

Мое дитя ты оживи беседой,

О женихе прекрасном ей поведай:

А вдруг ее утешит ваш совет,

А вдруг она сегодня даст ответ?

Душа моя от скорби раскололась:

Хочу я дочери услышать голос!»

Три витязя, пред страждущей представ,

О женихе, властителе держав,

Подробно рассказали солнцеликой,

Но та была, как прежде, безъязыкой.

Пришли к царю: «Твоя безмолвна дочь,

Мы боль ее не в силах превозмочь».

Не помогли вельможи властелину,

И поспешил тогда кайсар к Бурзину.

Сказал: «Тоскую, дочь свою любя.

Одна, Харрод, надежда — на тебя.

С ее недугом четверо боролось, —

Быть может, ты ее услышишь голос».

Харрод Бурзин к безмолвной подошел,

Узрел ее лицо, венец, престол,

Окинул всю ее пытливым взглядом,

Присматриваясь к слугам и нарядам.

Приветствие учтиво произнес.

Молчала та, роняя капли слез.

Задумался вельможа многочтимый:

«Она молчит: погиб ее любимый,

Молчит из-за жестокости судьбы, —

Но почему молчат ее рабы?

Зачем молчат наперсницы и слуги,

Когда она тоскует о супруге?

Зачем рукой не хочет шевельнуть,

Когда ей слезы падают на грудь —

Все время на одно и то же место?

Ужели безутешная невеста

Застыла, поглощенная тоской,

Не шевельнет рукой или ногой?

Она грустна поныне, как вначале:

Движенья жизни нет в ее печали!»

Расхохотался от души Бурзин,

Сказал кайсару: «Мудрый властелин,

Ты говоришь, что дочь ты замуж выдал?

Не дочь твоя грустит, а жалкий идол!

То статуя руками колдуна

На посрамленье нам сотворена.

Ты насмех порешил поднять иранцев,

Чтоб пристыдил Хосров своих посланцев!»

Сказал кайсар: «Твой разум — благодать,

Визирем первым ты достоин стать!

Есть у меня в одном покое чудо.

Увидишь в первый раз такое чудо,

Увидев, не поймешь: то истукан,

Иль вечный сотворил его Яздан?»

Харрод, внимая речи той хвалебной,

Отправился тотчас в покой волшебный.

Там, с луком и колчаном, полным стрел,

Огромный всадник в воздухе висел.

Сказал Харрод: «Уловки бесполезны,

Седок, висящий в воздухе, — железный,

А тот покой из камня состоит,

И камень называется: магнит.

Его индусские открыли маги,

В чьих книгах — мысли о добре и благе».