Сказание о Доме Вольфингов

И великим образом возрадовались тогда званые гости в чертоге, зазвучали приветствия и благие пожелания, застучали друг о друга рога с вином, и возликовал народ, стар и млад, велик и мал, кметь и кметиня, все поднялись на ноги в этот Вечер Именин. И снова не стало ничего кроме радости в чертоге Народа Двери. Однако ж посреди ликования двери во внутренние покои чертога настежь открылись, и вступили в зал женщины в пригожих и подобающих случаю цветастых тканях, посреди же их шла высокая дама в алом платье, державшая на руках новорожденное дитя, запеленатое в тонкое полотно и укрытое золоченой тканью, и подняла его, обратив лицом к высокому престолу, а все мужи разразились приветственным кличем, какой и перекричать невозможно, отставили кубок и рог от своих губ, и взяв в руки мечи и щиты загремели ими в чертоге. Но Король поднялся с радостным видом, восстал с сидения своего и остался стоять: a женщины остались у подножия престола, все, кроме кормилицы, которая подала ему ребенка, и Король принял Сына на руки; ласково, но недолго поглядел на свое дитя, а потом высоко поднял, чтобы все видели его, положил на стол пред собою, снял со стены за своей спиной свое великое боевое копье и прочертил острием его две черты на лице ребенка, так чтобы они оставили только самый легкий след на нежной коже, но чтобы и первая линия, и вторая слегка кровоточили; но пока младенец жалобно пищал и плакал, чего и следовало ожидать, Король громко вскричал могучим своим гласом:

– Вот, помечаю я тебя знаком Одина, коим были помечены все родичи мои с древних времен, от того часа как появились на земле Боги.

Потом взял он ребенка на руки, положил его на свое место и рек:

– Вот вам новый Владыка – Сын Владыки, Короля и Герцога Народа Двери, уже восседающий на троне Отца своего, и будущий восседать, когда я отойду к Одину, если только кто из народа не оспорит его права.

И пока он так говорил, в дверь чертога вошел препоясанный мечом муж в полном боевом доспехе и с великим копьем в руке, и звеня металлом, прошествовал к высокому престолу, остановился перед Королем, приподнял немного шлем, и вскричал:

– Где же те несогласные, что готовы оспорить его права, или где выставленный ими поединщик? Вот стою я, Неколебимый, Сокол из Соколов Народа Двери, и жду несогласных!

И он вновь опустил забрало, скрывая лице свое. Тут с одной из нижних скамей поднялся муж одноглазый и рослый и вскричал громким голосом:

– O поединщик, зачем оставил ты мясо и пиво, зачем нелепой своей песней нарушаешь нашу общую радость? Снимай свой доспех, друг, садись рядом, ешь, пей и веселись, ибо знаю я твой голод и жажду. Не будет никаких несогласных, ибо все мы братья, дети одной Матери и одного Отца, пусть и состарились они теперь.

И вновь поднялся шум, полный веселого смеха и множества добрых слов. И некоторые рассказывают, что когда промолвил сей муж свои слова, древний кметь и ветхая старица, сидевшие рядом с Королем, как бы переменились и явились глазам людей такими, какими были во цвете дней своих – могучими, прекрасными и веселыми; а еще говорили, что никто не знал этого одноглазого мужа, и откуда он явился в чертог, а когда стали искать его, оказалось, что исчез он неведомо как и куда. А еще говорят, что древняя чета подошла к колыбели, пригнувшись, оба по очереди поцеловали ребенка; и старец взял свою чашу, и смочил губы младенца красным вином, a старица сняла со свое шеи ожерелье из золота и серебра, украшенное янтарем, уложила его на грудку ребенка и молвила голосом столь сладостным, словно не довлела над ней тяжесть прошедших лет и зим, и многие слышали слова ее:

– O Владыка сегодняшнего вечера, долгой жизни тебе и здоровья! Многим женщинам суждено с вожделением смотреть на тебя, и немногим из них удастся не полюбить тебя.