Голос Холсан почти совсем умолк на последних словах, и она осела на стул. Стиснутые пальцы разжались, веки прикрыли светлые глаза, и грудь более не вздымалась теперь, когда было сказано слово и она наконец уснула.
Смущенные и несколько приунывшие от последних слов Холсан родовичи не стали ни расспрашивать, ни будить ее – чтобы не огорчить, а посему отправились по постелям, где и провели остаток ночи.
Глава XIV
Холсан проявляет осторожность в отношении лесных троп
Рано утром люди поднялись; женщины и парни, не выходившие в ночное, приготовились идти на поля и луга, потому что последние дни выдались солнечными; пшеница давно отцвела, и надо было готовиться к жатве. Позавтракав, они взяли полевые орудия, однако сердца их отягощали последние слова Холсан. Сомнения еще не оставили Вольфингов, и не было среди них человека, настолько веселого, как подобало бы в такое утро.
Сама же Холсан поднялась на ноги среди первых, и казалась не приунывшей – напротив, куда более радостной, чем было в обычае у нее – и привечала каждого, – и старого, и молодого.
Однако когда все собрались уходить, обратившись к народу, она сказала:
– Задержитесь немного и подойдите к помосту, чтобы выслушать меня.
Все собрались возле нее, и, став на свое привычное место, она начала:
– Женщины и старцы рода Вольфингов, слыхали вы вчера вечером новости от меня?
– Да, – отозвались все.
– И победными ли были эти новости?
– Да, – повторили Вольфинги дружно.
– И хорошо это, – сказала Холсан, – не сомневайтесь. Но внемлите: не мудра я в войне, как наш Тиодольф, Оттер из рода Лаксингов или Хериульф Древний – хотя уступает он им обоим в премудрости. Тем не менее правильно будет, если вы назовете меня своей главой, пока в доме нашем нет воинов.
– Да-да, – согласились они, – да будет так.
А старый воин по имени Сорли, сидевший ныне в кресле, потому что более не был пригоден к далекому переходу, сказал:
– Холсан, мы ждали этого; потому что мудрость твоя не как у жены-прозорливицы, а как у дочери воина. Мы знаем, что сердце твое высоко и горделиво, и ты не боишься смерти, если только послужит она жизни рода Вольфингов.
Улыбнулась она как солнце и ответила:
– Значит, вы принимаете мою просьбу?
И все от всего сердца вскричали:
– Да, Холсан, пусть будет так.
Сказала она: