Велика была радость в чертоге; все обступили Гисли и хвалили его, а потом повели в баню; после же облекли гонца в красивые одежды, взятые из сундука, который открывался нечасто, столь драгоценные хранились в нем ткани, голову же увенчали венком из мягких еще пшеничных колосьев. А потом начался пир; все ели, пили и всячески веселились.
Но, чтобы ускорить вести, Холсан послала гонцами двух женщин и двух мальчишек – тех и других верхом; и велела притом женщинам не забыть тщательно подобранные ею слова, а парням повнимательнее следить за конями: на броде через реку, на поле и в чаще. И все они направились вдоль воды; одна пара по западному берегу, другая – по восточному, перейдя вброд Чернаву по мелкому месту, ибо в середине лета вода стояла невысоко, чтобы все родовичи услыхали отрадную весть и возрадовались.
Великое стояло ликованье в чертоге, пусть и далеко от дома находились его воины… много сказаний и песен пропели Вольфинги. Однако же, приступая к пению, они сразу же вспомнили о старухе, чтобы попросить ее спеть о временах минувших, ибо мудра была она в древних ведах. Но, хотя искали старицу во всех четырех сторонах, никто не нашел ее; никто не видел, и как выходила из чертога странная гостья. Однако же это никого не встревожило, и пир закончился – как и начался – в великой радости.
Только Холсан была обеспокоена – и появлением кметини, и ее исчезновением, – а потому решила, что при следующей встрече выведает у старухи, кто она и чего ищет здесь.
Глава XIII
Холсан говорит новое слово
Не далее как следующим уже вечером многие из тех трэлов, что не ушли с ратью, собрались в пиршественном зале вместе со стариками, юнцами и ослабевшими, ибо пришедшие вчера вести собрали их вместе. Гисли вернулся к своему роду – в Колесный Бург, в Верхнюю Марку; женщины по большей части сидели на своей половине, занимаясь тем небольшим делом, которое могли предоставить им летом прялки и веретена – скорее просто отдыхая от трудов на поле и наделе. Тут вышла Холсан из своей клетушки в блестящем платье и, никого не призывая к себе, отправилась прямо на возвышение под лампой, носившей такое же, как и она сама, имя, и там замерла, не говоря ни слова. Лицо ее теперь побледнело, губы чуточку приоткрылись, глаза смотрели вперед, словно не было ничего вокруг.
Тут побежал по всему чертогу и женской половине ропот: «Холсан будет говорить, ждите новых вестей». И весь народ, как стадо к кормушке, устремился к помосту; свободные рядом с трэлами. Холсан заговорила, едва все успели собраться, и таковы были ее речи: