Сказание о Доме Вольфингов

Тут Эгиль умолк, и никто не говорил даже слова: все молча глядели на него, как если бы на теле гонца изображена была вся битва. Многие женщины успели уже уронить тихую слезу по Хериульф, те из них, кто был помоложе, горевали о молодцах Илкингах и Бимингах, поскольку Вольфинги были с ними в родстве, плакали они о любимых, и если бы смели, то расспросили бы о своих собственных собеседниках. Впрочем, повесть еще не была досказана до конца, и надо было хранить молчание.

И вот гонец продолжил:

– Немного времени ушло на Хериульфов натиск, и случившееся не отяготило сердца людей… напротив, только разгневало их; Тиодольф все медлил, дожидаясь подмоги из леса – из Бурга на Колесах. Он не хотел, чтобы хоть один из Римлян ушел от нас, и собирался отправить их к Тюру – следом за Хериульфом Старым и Славным. Так ждали мы, не двигаясь с места, а Тиодольф стоял, возложив на плечо Ратный Плуг – без кольчуги и шлема – словно видя в родовичах всю свою защиту. Римляне также не стали оставлять своего удобного места – ибо явно опасались нас. Трижды делали мы вид, что собираемся броситься вперед, и все же они не двигались с места, хотя трудно мужу стоять перед врагом и ждать, не делая ничего. Многие наши лучники уже были ранены и убиты, а оставшиеся в живых не могли противостоять вражеским стрелкам. И наконец, не нарушая боевого клина, начали мы подступать все ближе и ближе; когда же оказались в полете копья от строя врага, громко рявкнул наш рог, и повинуясь ему, мы сломали свой порядок и выстроились длинной шеренгой, как обучены делать, по правую и левую руки Походного Князя. Ушла на это минута, и мы вновь ринулись вверх сквозь град копий, и тут до ушей наших донеслись отголоски знакомого сигнала; те, у кого нашлось время между ударами, успели понять, что свежий отряд родовичей движется нам на помощь. Недолго хлестал град копий, столь быстр оказался наш натиск, и мы били, и не следовали мы теперь друг за другом, как случилось при Хериульфе, но наступали широко, доверяя соседу. Склон высился перед нами, но мы взлетели к кольям, как свежие бойцы, и пустили в ход оружие. Злая завязалась битва: мы не могли опрокинуть врагов, и Римляне не сумели отразить наш первый удар. Муж рубился с мужем так, как будто не было у них обоих на всем свете другого врага. Меч бил в меч, сакс звенел о сакс. Трудились острия, рубили лезвия, а в оружии на длинной рукояти особой пользы не было. Шел рукопашный бой, и никто не мог сказать, как обстоят дела в двух ярдах от него самого, и каждый вкладывал в каждый удар все свое сердце и не думал ни о чем другом. И все же наконец ощутили мы, что враг дрогнул; легче стал бранный труд, и возвысилась наша надежда. Мы наступали с боевым кличем на устах, и совсем скоро за спинами нашими взревел рог Готской рати, и к нашим воплям присоединились голоса родовичей. Тут те из Римлян, которым в тот миг не приходилось рубить, колоть, защищаться, разом повернулись и ударились в бегство. Голоса наши слились в победном вопле, а потом задрожала земля, ибо по краю бранного поля рванулись вперед всадники готов: на подмогу нам прислали конницу, поскольку от многого хождения лесные тропы сделались шире. И вдруг я увидел Тиодольфа – он только что сразил врага, и перед ним уже не осталось врагов чистых, однако, метнувшись в сторону, Князь уцепился рукой за стремя Ангантира Бэринга, пробежал десять шагов возле рыжего коня и опередил его – так велик был битвенный пыл. Но, завершив свой труд, мы, утомленные, остановились между живыми и мертвыми, между свободными людьми Марки и взятыми нами в бою трэлами. Вскоре возвратился назад Тиодольф вместе с преследователями, и, кольцом окружив поле брани, мы пропели победную песнь, и то была Волчья Песнь. Так закончился натиск Тиодольфа.

Гонец умолк, однако остававшиеся дома родовичи безмолвствовали, думая об участи родных и любимых. Тогда Эгиль заговорил снова: