Сказание о Доме Вольфингов

– Слушайте меня, Стейнульф, Атаульф и Грани Серый. Я послала за вами потому, что вы люди могучие в битве, а еще искусные древоделы и домостроители. Следуйте за Тиодольфом, когда пробьется он в Римский Острог, только рубитесь мудро, чтобы в живых остался хотя бы кто-нибудь из вас. Вы ворветесь за ограду вместе с Тиодольфом, а там, если потребуется, бегом влетите в чертог и между средним очагом и Женской половиной найдете запас воды в бадьях и ведрах, ею и будете тушить огонь, если враги подожгут наш дом, что вполне возможно.

Тогда молвил Грани за всех остальных, всем велел он следовать словам ее, и они разошлись по своим отрядам.

Теперь Тиодольф вооружился; заметив это, Аринбьорн, прежде чем направиться на свое место, сказал ему, хмурясь:

– Что это, о Тиодольф? Разве не клялся ты перед Богами не носить ни щита, ни шлема в битвах этой войны? И вот – шлем Ивара на твоей голове, и щит его наготове возле тебя. Ты решил нарушить клятву? Этим ты навлечешь горе на весь род.

– Аринбьорн, – молвил тот в ответ. – Когда это ты слыхал от меня, что я сделался трэлом Богов? Клятва, данная мною, сошла с моих губ в миг, когда сердце мое не было полностью отдано людям; и теперь я нарушаю ее, чтобы сохранить дух этой присяги, отбросив неискренность. Долга эта повесть, но если сегодня ночью мы выйдем вместе, я поведаю ее тебе. Я расскажу ее и Богам, если при встрече они неодобрительно поглядят на меня, и все будет хорошо.

Он улыбнулся, улыбкой ответил и Аринбьорн, направившийся расставлять рать. Но когда ушел он, и Тиодольф остался вдвоем с Холсан, он повернулся к дочери, поцеловал ее, приласкал и вот что молвил:

Теперь мы прощаемся, дочерь, к концу приходит мой путь.
Двери Богов уже рядом, если отсюда взглянуть.
Но долгой будет дорога под легкой твоей ногой,
И я бы хотел, чтоб счастье не разлучалось с тобой.
Чтоб лишь мир и покой ты знала, чтоб за доброго вышла бойца,
Чтобы судьба сковала воедино ваши сердца.
Чтобы твой полдень видел рожденных тобою детей,
А вечер их мудрость и силу – и так до скончания дней.
Только ведомо мне, что счастье, дочка, такое дать
Не смогли мы – ни я, отважный, ни твоя прекрасная мать.
Быть тебе душою народа, сердцем Вольфингов быть,
И своего только плода тебе, увы, не родить.
И все же если блаженства жизнь тебе не сулит.
Узнаешь покой, если будет он сегодня добыт.
И пусть последней печалью, пережитой тобой,
Станет прощальная песня, спетая надо мной.

Посмотрев на него снизу вверх, она улыбнулась сквозь слезы и ответила:

Этот день принесет мне горе, но в нем горечи больше нет.
Пусть тело не даст мне плода по прошествии будущих лет,
Память по мне останется и после дней моих.
Я останусь в песне об утре, в памяти дней живых.
Будут помнить тогда мое слово, будут помнить деяния рук,
Нераздельна теперь я с народом, каждый будущий
Вольфинг мне друг.
И если с Земли, о отец мой, вести входят в посмертный удел,
Услышишь ты, что потомки станут звать меня Матерью
Радостных Дел.

Поплакав как следует, но недолго, продолжила она свое слово: