Сказание о Доме Вольфингов

Однако сколь ни свиреп был натиск Вольфингов, главное войско Римлян нельзя было остановить – пока не ударит на него и вторая рать Готов. Однако Тиодольф и Аринбьорн, окруженные самыми могучими воинами, в двух местах уже вспороли строй Римлян и вломились внутрь его. Великий гнев палил душу Аринбьорна, ибо убит был Оттер, и убит по его вине… Отбросив щит, он уже не думал о том, что может пропустить удар, но разил и разил, доколе не переломился в руке его меч… отбросив обломки и схватив огромный топор, он вновь устремился в сечу и рубил врагов словной лесоруб, не боящийся ответного выпада, и соревнующийся в валке леса с другим достойным мужем. Но все это время градом сыпались на него и стрелы, и удары мечей, одни приходились плашмя и отскакивали, другие же попадали в цель – так, что шлем на голове Аринбьорна разлетелся, кольчуга повисла клочьями, и острие с лезвием уже доставали живую плоть его. Так далеко зашел Аринбьорн в гущу врагов, что некому более было прикрыть его от врага, и вот наконец, израненный, пал он у подножья новой глинобитной стены, уже сооруженной Римлянами, но Тиодольф вместе со своей ратью давил вперед, и Римляне закрыли ворота от врага и от друга, метая вниз огромные бревна, куски железа, свинца и меди, взятые из Волчьей Кузни, чтобы остановить хотя бы ненадолго натиск Готов.

Наконец Тиодольф приблизился к павшему воителю, и мужи рода его следовали за ним: ибо мудр был в сражении Князь Похода, клинок врубался во врагов, он не разлучался с друзьями, чтобы могли они помочь ему, и все вместе продвигались вперед. Однако, завидев, что пал Аринбьорн, вскричал Тиодольф:

– Горе мне, Аринбьорн! Что же ты не дождался меня? День пока не только молод, но даже еще слишком юн.

Расчистив себе пространство перед воротами, Готы подняли павшего воителя из Дома Бэрингов и унесли его от укрепления. Столь свирепой была битва, столь отчаянным был натиск, что Готам пришлось перестроить ряды, ибо тонок был клин, который Тиодольф сумел загнать в войска врага, многочисленными оставались Римляне, рядом находился их острог и засевшие в нем пращники и стрелки. Мудрость требовала теперь соединения двух Готских отрядов, так чтобы вместе могли они пойти на штурм скользкой, новой стены, которую обороняли стрелки.

В этом первом натиске Утренней Битвы пали некоторые из родовичей; однако таких было немного: мало кто последовал за Тиодольфом в самую гущу вражьих рядов; еще трое пали, когда Готы только вышли из леса… а так поутру гибли лишь изменники-Готы да Римляне от руки Аринбьорна или других воителей… ибо бежал враг и видел впереди одни ворота только что устроенного острога… бежал, спотыкался, сталкивался друг с другом… не позволили им Готы встать в честный и правильный строй, гнал врагов ужас, вселенный войском двух Марок.

Тиодольф не получил еще ран, поэтому услыхав, что душа витязя рассталась с сим миром, Князь улыбнулся и молвил:

– Мог бы и потерпеть Аринбьорн, ибо битва будет еще злой и жестокой.

Тут Вольфинги и Бэринги с радостью встретили родовичей из Нижней Марки, и пришедших во втором отряде, и вместе пели они песнь победы, в добром порядке приступая к Римскому Острогу, а вокруг звенели луки, свистели стрелы, жужжали пущенные из пращей камни, летевшие с той и другой стороны. Вот какой, сказывают, была их победная песнь: