Сказание о флотоводце

В эту минуту оглушающий залп потряс воздух и разорвал нависший над землей утренний туман. Стало совсем светло, словно солнце стремительно поднялось ввысь над горами, вихрь щебня, песка и обломков дерева отчетливо, как самум в пустыне, возник за ближним холмом.

— Началось, — кто-то сказал около Нахимова.

Адмирал поглядел в ту сторону, куда падали ядра. Он пристально следил за канонирами, подбежавшими к орудиям, словно по их поведению судил сейчас о подготовленности и к бою всего бастиона. Он следил за ними не отрываясь, и можно было подумать, что заранее выбрал для своих наблюдений этих людей и не замечает происходящее вокруг. Уже не было возле него унтера Погорельского, и мелькнула у стен хрупкая, стройная фигурка Левашова. В действительности адмирал все успел охватить взглядом: сколь быстро встали на своих постах офицеры и какой помехой оказались оставленные во дворе бастиона телеги. Три комендора, прильнувшие сейчас к орудию, явно радовали адмирала: они действовали с уверенностью, привитой службою на корабле, и это было сейчас для Нахимова главным.

— Бьют по четвертому бастиону, по южной окраине, — запыхавшись доложил, подбежав к Нахимову, адъютант.

Павел Степанович перевел на него взгляд и тихо ответил:

— Знаю, сейчас туда пойдете со мной… Ждите.

Нахимов не пожелал сменить парадного сюртука своего с эполетами, в руке держал подзорную трубу и мог быть легко узнан кем-нибудь из неприятельских стрелков. Нахимов адмирал на корабле — адъютант спокойнее относился бы к этому обстоятельству и яснее представлял бы свои задачи при Нахимове, но сейчас он несколько робел и сам томился своей робостью. Он мог только ждать его приказаний.

Севастополь отвечал из всех своих ста двадцати орудий, стоявших сейчас на батареях и бастионах, но адъютант терялся в определении, кто и откуда ведет огонь. И долго ли будет идти бой!

Корабли стояли на определенной им заранее позиции, против неприятельских, и каждый вел огонь по зримой и открытой цели, один против другого, здесь же незримость самого боя тревожила адъютанта. Он был рад, когда Нахимов приказал привести лошадей. Добравшись вместе с Нахимовым до четвертого бастиона, адъютант понял, что сегодняшний бой будет долгим и пока обе стороны ведут только пристрелку по укреплениям, и от того, как быстро сумеют моряки нащупать и подавить батареи врага, зависит исход сегодняшнего поединка и начало завтрашнего… Он заметил, как преобразился Нахимов, превратившись из строгого наблюдателя в главного артиллериста, ведающего огнем всех пунктов обороны. То и дело он посылал теперь офицеров с приказаниями, куда направить огонь. Батареи французов на Рудольфовой горе и англичан на Зеленой, на двух главных высотах, занятых сейчас врагами, уже как бы стали для него теми же самыми кораблями на море.

Пороховой дым застилал землю туманом, и языки огня, рвущиеся из пушечных жерл, выделялись как красное на белом. Палили корабли и бастионы. Рвались снаряды на улицах, выворачивая камни мостовых и ломая крыши домов. Деревья взлетали, вырванные с корнями, над невидным в пороховом дыму скопищем людей. Оглушенные санитары ползали возле разбитых лафетов, подбирая раненых. Полыхали ближние к берегу дома, и матросские жены тушили их, разламывая топорами и сбрасывая в море горящие бревна. Ведра с водой передавались детьми, вдоль улицы. И над всем этим, организуя сопротивление, властвовала воля человека, появлявшегося верхом то на улице, то на бастионе. Пригнувшись к шее коня, человек этот в обгорелом сюртуке с эполетами, потерявшими блеск, в фуражке с низко надвинутым козырьком боялся одного: как бы не ослабить огонь по неприятелю, не сдать позиций, с которых бьют по нему моряки без суеты и страха. Черный от копоти, вытирая потный лоб таким же черным платком, адмирал кричал сквозь пушечный гул адъютанту:

— Скачите к Истомину на Малахов! Кажется, французские суда пытаются выйти из Камышовой бухты!..

Он не переставал думать о том, что могут предпринять сейчас адмиралы Гамелен и Кинглек, ведущие сюда соединенную союзную эскадру.

— Павел Степанович, вы ранены, — шепчет, не двигаясь с места, адъютант, заметив кровь на лице адмирала. И вынимает из своего кармана чистый платок. — Завяжите лоб, ваше превосходительство и, ради бога, отъезжайте отсюда.

Адмирал, не слушая его, машинально прикладывает руку ко лбу и, почувствовав кровь, ворчливо отвечает:

— Неправда-с! Не ранен. Слишком мало… Пустяк. Спешите на Малахов, говорю вам.

Адъютант, подъезжая к Малахову, уже не видит земляного укрепления, в котором провел ночь адмирал. Укрытие разворочено ядрами, а на опустевшем дворе горит двуколка и гуляет огненный вихрь, перебрасываясь с места на место. То кипы пакли для фитилей разносит на ветру огонь, и некогда комендорам отбежать от амбразур и загасить огонь. Адъютант сечет саблей и направляет на горящие хлопья пакли коня. Конь шарахается, но, покорный всаднику, топчет их, и огонь глохнет под его подковами.