Сказание о годах Хогэн

— Это же так опасно! Оказаться в том месте, куда достигают стрелы Хатиро, — ужасно. Думаю, что молодому нельзя действовать без опаски. Нельзя ни в коем случае допускать оплошность, когда прыгаешь перед конём, прикрываясь им. Слышите?! — с этими словами он стал одного за другим посылать вперёд своих вассалов, крепко хватая их коней то за левое, то за правое крепление поводка, то за мартингалы, то за подхвостники, а когда велел со всех сторон окружать противника, то сказал, чтобы делали то-то и то-то — и всё-таки насильно отозвал своих воинов назад.

Был здесь один грубиян по имени Ямада Косабуро Корэюки, житель провинции Ига. Двинувшись вперёд, он говорил:

— Пусть даже сам господин владетель провинции отступит, Корэюки придёт сюда и останется здесь. А люди будут в своих поступках принимать это во внимание. В самом деле, я могу как-нибудь прострелить насквозь хотя бы двух воинов, облачённых в доспехи. И что бы ни случилось, видимо, поражены будут отнюдь не доспехи Корэюки. То, что передаётся предками по наследству, передавалось до Корэюки уже на протяжении трёх поколений. Хотя и говорят, что Корэюки предпринимает до трёх попыток, сам он не подтвердил этого ни разу. И ещё: умереть по собственной оплошности — это результат, которого добиваешься сам, собственными деяниями. Что бы ни говорили о том, сколь внушительна мощь у лука этого господина, но, после того как, опередив соперника и натянув тетиву до отказа, Корэюки пустит свою малую стрелу и пробьёт ему шлем насквозь, вряд ли придётся решать, на чьей стороне удача. И металл на доспехах испытает, и будет рассказывать об этом в будущем. Самураи станут свидетелями и всё увидят.

Такими словами поносил Корэюки их хозяина, и кто-то из противников должен был услышать эти слова собственными ушами. Отступать они бросились наперегонки. Перед Корэюки уныло виднелся только один всадник — не ровня ему по силе. У него не было ни личного имущества, ни даже быстрого скорохода, не говоря уже о норигаэ[276] и вассалах. Был только один личный слуга, державший под уздцы его коня. По характеру нетерпеливый, он необдуманно бросал вокруг себя поспешные слова; его не сопровождал ни один человек, поэтсму никто не мог повернуть его назад.

Когда назавтра, разбирая, что произошло на самом деле и обсуждая сильные и слабые стороны схватки, люди высказывали мнение о том, что, может быть, только из-за того, что выдержали его доспехи, Ямада был только ранен стрелой господина Хатиро, — и смогли ответить, что же это было. Так вот, собираясь выступить против соперника, он приблизился к своему слуге и сказал:

— Слушай! Было бы жаль закончить всё, даже не вспомнив, что ты служишь мне с давних пор. Однако, согласно обещанию, данному в прежней жизни, мы стали господином и слугой и будем следовать этому обещанию до самого конца. Ты, конечно, слышал слова, которые сейчас произнёс Корэюки. Теперь вряд ли получится повернуть назад, даже если я и захотел бы этого. Настигнутый стрелой господина Хатиро, я неизбежно погибну. Однако встретиться так с человеком, у которого есть лук и стрелы, — это верх моих желаний. Жить ли, или умереть — вот что определяет сражение. Во время него тебя здесь ни в коем случае не должно быть. А раз это так, то если я умру, — спрячь свой стыд. Остаться живым — у меня один шанс из десяти миллионов. Если я буду жив, то проникнусь мыслью о том, что ты — верный слуга своего господина! Если станешь свидетелем схватки, и это будет схватка господина Ямада, повествуй о ней этими самыми словами.

Так он сказал, и слуга, решив, что господин его выжил из ума, отвечал:

— Вероятно, давно известно, что с чем-то подобным обязательно должен встретиться тот, кто говорит, будто его заставил это исполнить человек, вооружённый луком и стрелами. Как буду я дальше жить, если моего господина поразят стрелой?! В конце концов господин умрёт только после моей смерти. И ещё: чтобы подданным господина быть свидетелями, им нужно будет стоять на дороге? А совершить воинский подвиг важнее, чем оставаться в живых. Это же такое развлечение!

Потом он взял поудобнее свой длинный меч и выехал вперёд.

Корэюки было 28 лет, и выглядел он цветущим. Это был крупный и крепкий мужчина. С луком, рассчитанным на троих[277], стрелами длиною в 13 ладоней[278], он был готов поразить стрелой иглу, подвешенную на нитке.

Он ехал в седле на гнедом коне, облачённый в великолепные доспехи, грубо переплетённые чёрным кожаным шнуром, держа стрелы с чёрным опереньем и лук из двух половинок, стянутых побегом глицинии. Приблизившись к воротам, воин громко выкрикнул: