Сказание о пальме

— Едем! — сказал он коротко. — Едем!

И все вышли.

Поезд мчался в Красноводск, не останавливаясь на станциях, выстроившихся цепочкой по краю Каракумской пустыни. Лишь в Кизил-Арвате набрали свежей воды для паровоза — и дальше... И наутро прибыли в Красноводск, где на станции их ждали Кун, Алания, его помощник — бывший околоточный надзиратель Колодко и другие...

В этот день, 19 сентября, Корганов, сидевший в тюрьме, подал администрации от имени группы арестованных заявление с протестом по поводу их ареста и бесчеловечных условий содержания. «С утра 17 сентября и по настоящее время нам не выдавали никакой пищи и вообще поставили нас в условия, худшие, чем в прежних царских тюрьмах. Помещения тесны, отсутствуют постельные принадлежности, умывальники и проч.». Далее следовали требования заключенных: снабжать их хлебом, разрешить прогулки, свидания и т. д.

Но после всех предупреждений и разносов Куна начальник тюрьмы на заявлении наложил резолюцию:

«1. Объявить заключенным, что тюрьма не для комфорта. 2. Можно просить, но не требовать. Вообще укажите заключенным побольше думать и поменьше писать».

А тем временем прибывшие из Ашхабада англичане и местные руководители города вновь собрались у Баттина. Снова был извлечен список, помеченный красными, синими и черными крестиками, и полковник вновь поставил вопрос: «Кого?» И Тиг-Джонс, который перед отъездом консультировался с Бойлем, к величайшей радости Куна, подтвердил: «Всех!..» Всех двадцать пять, указанных в списке, плюс Амирова.

Потом решали: «Где?» Остановили выбор на участке между маленькими станциями Перевал и Ахча-Куйма. Там пески Каракумов подходили к самому полотну железной дороги, так что достаточно было отойти за ближайшие дюны — и можно было спокойно вершить свое черное дело... Там на много верст вокруг не было ни одного жилья, ни одного кочевника, кто мог бы увидеть, что здесь происходило.

Решали: «Кто?» И хотя вслух не говорили об этом, но понимали, что должны участвовать все: и Фунтиков, и Курилев, и Дружкин, и Кун, и Алания. А от англичан — Тиг-Джонс. Все, чтобы потом никто не мог сказать: «Я к этому не имел отношения!» А исполнителями будут эсеровская боевая дружина и стрелки, отобранные из туркменских частей.

Предусмотрели все: лопаты в кирки. Их понадобится довольно много. Поручили Алания и Колодко найти этот инструмент в городе.

В ночь на 20 сентября в ашхабадской типографии готовился очередной номер газеты «Голос Средней Азии». Обычный номер: статьи и заметки о войне на Западном фронте, о гражданской войне, распоряжения властей и объявления. И вдруг поздно ночью одному из наборщиков вручили статью с пометкой: «Срочно в номер». Но и в этом не было ничего необычного: в любой газете почти каждый день попадаются материалы с такой пометкой.

Наборщик, взяв верстатку, начал спокойно набирать. Но едва он прочитал несколько строк, как бросил работу и, побледневший, оглянулся и тихо позвал:

— Филипп Иванович, погляди-ка. Погляди-ка, что пишут-то!

Тот подошел, нагнулся пад рукописью и через минуту тоже побледнел, быстро перескакивая глазами со строки на строку:

«Судьба нам снова улыбнулась: к нам в руки попали бывшие вершители судеб в Баку... Среди нашей добычи находится один из знаменитых героев — Шаумян, которого давно окрестили кавказским Лениным. Они сеяли ядовитые семена недоверия к нашим союзникам-англичанам, благородно отозвавшимся на зов бакинцев о спасении. Они все твердили, что рядом с английскими империалистами сражаться честным революционерам позор...

Их собрались судить, и судить строго. Судьба решила иначе, и они в наших руках. Мы живем в эпоху варварства. Так будем же пользоваться его законами. Око за око, кровь за кровь, голову за голову. За каждого убитого эсера и буржуа — расстрел большевика...

...Отныне будет отвечать голова Шаумяна, Петрова, Джапаридзе, Корганова и др. Мы не остановимся даже перед причинением ужасных мук, до голодной смерти и четвертования включительно...»

Филипп Иванович, не дочитав до конца, судорожно глотнул воздух и, посмотрев по сторонам, шепнул:

— Ужас какой! Надо поскорей предупредить наших!..

Но предупреждать кого-либо было уже поздно.

В тот самый час, когда в Ашхабаде набиралась эта статья, в Красноводском арестном доме заскрежетала дверь камеры, и в нее с фонарями в руках вошли Курилев, Кун, Алания и Колодко. У Алания в руках была нагайка, у Колодко — список... Спящие на нарах и на полу арестованные проснулись, вскочили. Посмотрели на вошедших тревожно и выжидательно.

— В чем дело? — спросил один из них.

— Здесь вам тесно — на полу спите. Перевозим часть заключенных в Ашхабад, в областную тюрьму. Там их будут судить, а остальных скоро освободят.

Затем, встав у двери, Алапия начал читать фамилии тех, кого перевозили в Ашхабад. Выслушав до конца и с удивлением обнаружив, что его имени нет в списке, Микоян подошел к Шаумяну.

— Степан Георгиевич, — торопливо шепнул он. — Я хочу попросить, чтобы и меня взяли с вами!

— Зачем? — удивился тот.

— Может, удастся организовать побег. Я вне подозрений, мне это будет легче.