Сказание о пальме

Шаумян задумался, потом кивнул:

— Попробуй.

Микоян подошел к Алания:

— Господин начальник, а нельзя ли и мне с теми, кого везут в Ашхабад?

Алания подозрительно оглядел чернявого парня, спросил:

— А для чего вам?

— Хочу быть с товарищами. Да и не нравится мне тут, в вашем паршивом Красноводске.

На лице Алания на секунду появилась злорадная улыбка: а не включить ли, в самом деле, еще одного в список? Но потом все же верх взяла привычка тюремщика — по возможности отказывать арестанту в его просьбе, в чем бы она ни состояла.

— Нет, списки окончательные и изменениям не подлежат! — ответил он сухо.

Микоян пожал плечами и снова подошел к Шаумяну. Тот начал быстро говорить ему на ухо:

— Может быть, и хорошо, что так вышло. Что-то не верится, чтобы они нас честно судили. Если вас отпустят, постарайся вместе с Суриком и Левой пробраться в Астрахань, а оттуда в Москву. Встретишься с Лениным, расскажешь все. От моего имени передашь ему предложение: арестовать несколько видных эсеров и меньшевиков (если нет уже арестованных), объявить заложниками и предложить Закаспийскому правительству в обмен на нас.

— Сделаю, — кивнул Микоян. — Все сделаю.

Шаумян подошел к сыновьям, положил им на плечи руки, сказал твердо:

— Держитесь, мальчики. Будете с Анастасом, доберетесь до Астрахани, а затем поедете в Москву к Ленину. Передайте привет маме, Манечке и Сережке. Скажите маме, чтобы она не волновалась, с нами ничего страшного не случится. Скоро мы будем вместе.

Потом уезжающие начали прощаться. У всех в глубине души копошился червь сомнения: на самом ли деле все будет так, как они думают? Но им хотелось верить, что иначе и быть не может. Что в мире есть еще законы. И совесть. И честь.

С этой верой они и вышли из камеры...

Их было двадцать шесть — тех, кто пали в песках под утро 20 сентября 1918 года, на 207‑й версте, между станциями Перевал и Ахча-Куйма.

Двадцать шесть...

Когда несколько лет спустя их останки выкопали из песков, чтобы перевезти в Баку, судебная экспертиза установила, что они были не просто расстреляны. У многих головы были отсечены, черепа раздроблены ломами и кирками, конечности отделены от туловищ...

Так поступили с ними те, кто явились в нашу страну под видом «спасителей», но принесли лишь кровь и страдания. Те, кто надеялись этим и тысячами других убийств остановить ход истории.

Двадцать шесть человек... Русские — Иван Фиолетов, Григорий Петров, Иван Малыгин, Федор Солнцев, Владимир Полухин, Иван Габышев. Грузины — Прокофий Джапаридзе и Иван Николайшвили. Азербайджанцы — Мешади Азизбеков и Мир-Гасан Везиров. Евреи — Яков Зевин, Меер Басин, Соломон Богданов, Анатолий Богданов, Марк Коганов и Исай Мишне. Латыш Эйжен Берг. Грек Ираклий Метакса. И армяне — Степан Шаумян, Григорий Корганов, Арсен Амирян, Сурен Осепян, Арам Костандян, Арменак Борян, Багдасар Авакянц, Татевос Амиров.

Двадцать шесть, легших в одну могилу с одним заветом живым: «Каждый из нас любил свой народ и видел его счастье только в одном — в братстве с другими народами!»

Двадцать шесть, самому младшему из которых — Анатолию Богданову — было двадцать два года, с самому старшему — Татевосу Амирову — сорок пять. Одни из них были полководцами революции, а другие — лишь рядовыми командирами. Большинство их было большевиками, но среди них были и левые эсеры, и даже один бывший анархист. Один из них, Шаумян, еще несколько месяцев назад говорил: «Нам, может быть, придется даже пасть жертвами контрреволюции, но мы должны исполнить свой долг во имя социалистической революции».

И последними их словами были: «Мы умираем за коммунизм. Да здравствует коммунизм!»

Это они, комиссары, устами своего вождя обещали всем, что Советская власть в Баку вернется, «и вернется не для того, чтобы признать хозяевами Баку германо-турок или англичан, а для того, чтобы изгнать отсюда и тех, и других, для того, чтобы восстановить единство Баку с Россией и утвердить вновь и здесь и, быть может, во всем Закавказье Советскую рабоче-крестьянскую социалистическую власть».

Этот день наступил через полтора года. Советская власть вернулась в Баку, а потом — в Эривань и в Тифлис.

Вернулась, как это и предсказывали двадцать шесть.

———