Сказание о Шарьяре

Долговязого срамника

К пруду старому привела.

Неподвижен был сонный пруд,

Мрачный, темный, бездонный пруд,

Мог ли кто-нибудь подозревать,

Что на дне младенцы живут —

Два чудесных младенца живут?

И глядел напряженно Ходар,

И молчал удивленно Ходар,

Наготове держа мешок,—

Ничего он понять не мог!

А старуха была смела —

Ни мгновенья зря не ждала:

Сев на корточки у воды,

Поскорей бормотать начала —

Заклинанья шептать начала.

Палец сунула в воду она

И поморщилась: холодна!..

Трижды дунула в воду она —

И прошла тугая волна,

Трижды плюнула в воду она —

Сразу дрогнула глубина,

Расступился угрюмый пруд,

Обнажился до самого дна...

От испуга мясник вспотел,

Прочь метнуться мясник хотел,

Но как будто к земле прирос —

Неподвижным взором глядел.

От волненья руки дрожат,

И от страха зубы стучат:

Два здоровеньких близнеца,

Пухлых, голеньких близнеца

Безмятежно на дне лежат,—

Сонно дышат двое ребят,

Как ни в чем не бывало спят,

И у каждого — чуб золотой,

И серебряный — чуб другой!

Поглядели бы вы на них,

Как спокойно дышали они,

Как уютно лежали они

Босиком, в рубашонках одних,

Как светло улыбались во сне,

Отдыхая на темном дне —

На ковре из подводных трав

Да на лилиях водяных!

За три месяца подросли

И окрепли двое детей:

Стали тельца у них крупней,

Стали щечки у них круглей,

Хоть и были они лишены

Молока материнских грудей

Да к тому же в холодной воде

Провели девяносто дней!

Вам хотелось бы знать, друзья,

Как они уцелеть могли,

Как они под водой росли,

Что за силы их берегли?

Не пытайтесь понять, друзья,

Объяснить все равно нельзя,—

Много скрыто великих тайн

В море вечного бытия!

Что поднимется крик и шум,

Но царила кругом тишина —

Все дремало в объятьях сна.

Из-за мглистых туч, из-за дальних круч

Еле-еле брезжил рассветный луч.

Той порой, из дворца, через ход потайной,

Вышел тощий раб с мешком за спиной.

В полумраке никто не заметил его,

Да и если бы кто-нибудь встретил его,

Разве мало таскается нищих таких

Каждый день на улицах городских?

Мимо стражника, сонно кривящего рот,

Беспрепятственно вышел он из ворот

И пошел по одной из степных дорог,

Что вела из города на восток.

По пустынной дороге вышагивал он,

То и дело украдкою вздрагивал он,

И тогда — будто в спину удара ждал —

Сразу голову в плечи втягивал он...

Был зобатый мясник озабочен, угрюм,

Думал он о лежащих в мешке малышах,

И зловещий шепот ханских ханум

Раздавался тихонько в его ушах:

«Вот тебе покрепче мешок,

Вот тебе поострее нож,

За пределы страны уйдешь

И тогда близнецов убьешь!..»

Детство Шарьяра и Анжим. Песнь девятая.

О том,

как трижды поднимался нож

над золотоволосыми младенцами

и как три солнца взошли над пустынной степью,

о мудром старичке, догадливой косуле

и страшном конце мясника Ходара,

и о том, как очутились два близнеца

на руках у доброго, старого раба Карамана

День и ночь дорогой степной

Шел и шел зобатый Ходар,

С драгоценным мешком за спиной

Шел и шел проклятый Ходар,

О награде мечтал по пути

И не ел, не спал по пути —

За пределы родной страны

Торопился скорей уйти.

Если встречного он видал,

То в глаза не глядел ему,

А попутчик его окликал —

Отвечать не хотел ему.

Шел и шел угрюмый мясник —

Торопился стать палачом,

Жар дневной и холод ночной,

Было все ему нипочем,

А в мешке за его спиной,

Убаюканы мерной ходьбой,

Спали дети спокойным сном —

Не догадывались ни о чем!

Десять дней шагает Ходар,

А границы все не видать,

Двадцать дней шагает Ходар,

А границы все не видать,

Перепутались ночи и дни,

Перепутались явь и сны,

И обширной ханской страны

Наконец рубежи видны.

Тут замедлил шаги Ходар,

От волненья бросило в жар,

Нетерпение душу жжет,

И томит непонятный страх,

И слова девяти ханум

Зазвучали в его ушах:

«За пределы страны уйдешь —

И тогда близнецов убьешь!»

Дальше двинулся в путь Ходар

И увидел огромный лес,

Углубился он в темный лес

И в дремучей чаще исчез.

Там присел отдохнуть Ходар,

А потом развязал мешок,

Усмехаясь клыкастым ртом,

Полусонных детей извлек,

Мальчугана за волосы взял

И приставил к горлу клинок,

Оставалось движенье одно —

И младенец бы кровью истек!

Дрогнул лес — как начнет шептать,

Всеми листьями трепетать:

«Эй, злодей! Не трогай детей!

Даже думать об этом не смей!

Я огромный, я темный лес,

Я огонь призову с небес,

Сам сгорю — и тебя спалю,

Буйным пламенем испепелю!

Эй, не трогай детей, злодей,

А иначе тебя погублю!»

Растерялся мясник, задрожал,

Поскорее спрятал кинжал

И, взвалив на спину мешок,

Озираясь, прочь побежал.

Вот из чащи выбрался раб,

Видит берег большой реки,

А вдоль отмелей — тростники,

Зелены, густы, высоки.

В тростники забрался Ходар,

Поскорей развязал мешок,

Огляделся, прислушался он,

Из мешка близнецов извлек

И, за волосы девочку взяв,

Над бедняжкой занес клинок,

А еще мгновенье одно —

Он бы сердце ее рассек!

Тут река как начнет рыдать,

Пеной яростной клокотать:

«Эй, злодей! Не трогай детей!

Убирайся отсюда скорей!

Я — река, большая река,

Я стремительна и глубока,

Разыграться волнам велю,