С ним и бояре московские, уязвляемые завистью к главнокомандующему, много кручинились и наполняли царский слух клеветами на Михаила Борисовича Шеина. Вскоре в полки к главнокомандующему дошел слух, что многие бояре царю и патриарху наветуют на него. В армии поднимался ропот, потому что запасы кончались, по уездам же ездить и народ обирать было не велено. Понимал Шеин, что, коли начнут царские ратники грабить, нельзя будет ни победить, ни удержать завоеванное.
В великой своей гордости стал Шеин оскорбляться, на царские грамоты в ответ грубо писать, стал на воевод и иноземных полковников злобиться, видеть кругом против себя заговоры. Оскорблял Михаил Борисович ратных людей, думал более об интригах в Москве, чем о смоленском взятии. С Москвы стали приходить к нему царские грамоты с осуждением, он же еще больше озлобился. В такой гнев полководец пришел, что если бы товарищи его Артемий Измайлов с сыном Василием Кривым не удержали — верно скончался бы вскоре от кручины и гордости уязвленной.
Совсем прекратили русские войска Смоленск штурмовать и неприятелю время собраться с силами предоставили.
СКАЗ О ТОМ, КАК ПРИШЛИ В БЕЛУЮ ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ О КОРОЛЕ ВЛАДИСЛАВЕ И СМОЛЕНСКИХ БОЯХ
Ушел из Белой посланный Федором Федоровичем Волконским лазутчик и вернулся в сентябре. Был этот мужественный человек Чичацкой волости крестьянином, звали его Исак Попов. Рассказал лазутчик, что пришел к Смоленску польский король Владислав, королевич Казимер и гетманы с полковниками, великая и стройная армия. Как буря налетел Владислав на Покровскую гору, где был большой русский стан. Не выдержали тяжкого напуска иноземные солдаты полковника Маттисона, бежали из шанцев, а затем и князья Прозоровский с Белосельским свои позиции бросили, отступили к лагерю Шеина.
Сильна была русская армия, да мало в ней было конницы, чтобы связать действия короля. Обошел Владислав Шеина с тыла и отрезал дорогу Московскую. И без того плохо снабжалась армия, теперь же стала голодать. Сверх того послал король Александра Гонсевского на Дорогобуж, куда свозились для смоленского воинства запасы. Нежданно налетели королевские конники, дорогобужан сонными порезали и город сожгли.
Получил Волконский эти вести и понял, что война пошла всерьез. Немедля созвал воевода городового приказчика и старост, голов и сотников на совет, как биться за уезд и город.
— Надо нам, — сказал князь, — только на свои силы надеяться. Теперь вся подмога к Шеину под Смоленск пойдет. Самому ему из-под Владислава не вырваться, ведь еще ни одна пехота против ляхов в поле не устояла. Не помышляйте об отступлении, ибо я Белую не брошу, как бы ни повернулось дело.
Вняли бельские начальники речам воеводы и порешили урожай из уезда в город свозить, дороги на Смоленск и Дорогобуж завалами укрепить, сотни для охраны на рубеж послать. Поскакали гонцы по уезду с приказами все, что нельзя вывезти, в землю хоронить, гнать скотину в леса. Всех, кому охота с неприятелем биться, Федор Федорович Волконский в город звал, обещая милость и жалованье.
Начертил воевода план и начал Белую наново укреплять. Старые валы приказал подсыпать с наружной стороны, чтобы их было ядрами разрыть нельзя. Проходы сквозь валы от Смоленских и Велижских ворот велел забить камнем и землей, башенки на валах переделать в бастионы. Только Московские ворота оставили в Белой, потому что они были прикрыты рекой. На внутренней стороне валов устроили для стрельцов ходы, и частокол с вершины вала на внутренний скат сдвинули, уберегая его от пушечной стрельбы. От Велижской, Смоленской и Безымянной башен провели поперек рва прикрытые частоколом ходы. В стенах и башнях заменили гнилые бревна, а позади стен приготовили срубы на катках, чтобы разбитые места ими затыкать. В самом городе жители и новопришлые охотники землянки вырыли.
От зари до зари трудились бельские люди, готовя неприятелю крепкий отпор. Сам Федор Федорович на валах пушки пристреливал, из добровольцев сотни составлял и учил их пехотному строю. Не напрасны были его старания. В конце октября прискакал в Белую царский гонец, привез наказ пограничным воеводам. Собрались в доме князя Волконского бельские начальники, и прочел им подьячий Яков Мелкишев известие о смоленских боях. Мрачно слушали все московскую грамоту, ибо случилось все так, как предвидел Федор Федорович.