Сказание о Железном Волке

— Да-да, — охотно переключился Урусбий — Однажды он пожаловался Сатаней-гуаще: «Я сделал для всех людей столько нужных вещей, что уж и не знаю, чем мне теперь заняться… Не можешь мне посоветовать?..» И Сатаней-гуаще ему ответила: «Люди больше живут на одном месте и редко думают — а есть ли на земле край света?.. И если есть, далеко ли он? Или близко?.. Не мог бы ты, Тлепш, разобраться с этим делом?.. Отыскать край света и сказать всю правду о нем?..» И тогда, по совету Сатаней-гуаще, Тлепш отковал для себя стальной посох и железные чувяки и отправился в путь… Понимаешь, Уильям?

С каким интересом слушал он Урусбия!.. Как будто наш шиблокохабльский кузнец мог добавить что-то новое ко всему тому, над чем уже успели поломать голову столько ученых мужей из самых разных стран… Или его, как и наших стариков, как и меня — несмотря на явный мой студенческий скептицизм — завораживала горячая уверенность, с которой все это говорилось: Урусбий Юсуфоков повествовал обо всем так убежденно, будто знал об этом не от кого-либо — от самого родоначальника кузнечного ремесла, от своего учителя — Тлепша.

— Те, кто не знает, как все было на самом деле, — продолжал Урусбий, — уверяют, будто в одном дальнем лесу есть могила Тлепша, и ее легко отыскать, потому что вокруг нее и сейчас еще земля усыпана железными опилками и растет такая трава, по которой нельзя ходить босиком — режет ноги… Но это совсем не так… Почему?

Кузнец медленно оглядел всех, как бы давая каждому время подумать, но оставляя все-таки за собой право на последнее слово.

— Да потому, что если бы Тлепш нашел край света, он непременно вернулся и рассказал бы о нем, — почти торжественно сказал Урусбий. — Ведь за тем он и ходил!.. Но мы пока ничего об этом не знаем… Что ж, что летают теперь не только самолеты, но уже и спутники, а любой школьник теперь знает, что земля круглая… Но он пошел искать не край земли, иначе бы он давно уже вернулся — пошел искать край света. Где он?.. Люди пока не знают! А это значит, что Тлепш все идет и идет: недаром же чувяки у него железные, а посох стальной!.. И люди видели его не только на Кавказе или в Крыму… Его встречали в Турции и в Ливане…

— В Иордании! — подсказал дедушка Хаджекыз. — В Сирии, в Египте. И в Ираке тоже.

— Везде, где есть теперь наши! — подтвердил Урусбий. — Потому что чужие могут ведь его не узнать… мало ли? Идет себе человек в железных чувяках и со стальным посохом. Идет и идет… Мало ли теперь на белом свете развелось чудаков?.. И только наши знают, что это — Тлепш…

— В тридцати шести странах! — с неожиданной твердостью сказал вдруг старший Юсуфоков. — В том числе и в Палестине… Около святых мест особенно много наших.

— Брат прав — согласился Урусбий, и в голосе у него я чуть ли не впервые уловил не только радость, но как бы даже и гордость за Юсуфокова-старшего. — И там особенно часто видят Тлепша, да… Потому что где же, если не в святых местах и можно узнать всю правду о том, где край белого света и когда наступит конец его?

— Скоро наступит, скоро, — пообещал дедушка Хаджекыз. — Если так жить будем. Когда это было видано, чтобы в мирное время, как партизаны, сидеть под мостом, а потом ударить сзади палкой по голове…

Все примолкли, все глядели на меня выжидательно, даже почему-то Оленин. И я вдруг понял, что настал мой черед что-то сказать о причине моего печального сегодняшнего положения.

— Мелочи! — беззаботно сказал я. — Голова уже совсем не болит. А нога — что нога?.. Заживет, как на собаке!

— Это, и правда, хорошо, что эту штуку из гипса надели тебе на ногу, а не на голову!

Оленин опять вернулся к предположению, которое высказывал в ауле:

— Может в самом деле кого-то из своих поджидали?.. И потом: день зарплаты…

Я снова возразил:

— Да не строители это!

— Докажи нам! — охотно предложил дедушка. — Если не они, тогда — кто ударил?

— Дай мне подумать, тэтэж!.. Докажу.

Но странное дело: думать над всем тем, что связано было с моим теперешним положением, мне вовсе не хотелось! Может, это был способ самозащиты после пережитого потрясения?..

Что там ни говори, а получить палкой по кумполу и очнуться под мостом со сломанной ногой, ползти потом по крутому берегу Хашхоны на дорогу…

Чего мне пока думать?.. Остался жив и в общем-то почти невредим… А после: «Потерпите, больной!.. Можете потерпеть?»

Я бы и сутки терпел, и вторые, и третьи — лишь бы Суанда все стояла надо мной и таким же прерывающимся от нежности и тревоги голоском все спрашивала: мол, потерпите?..

И не такое бы терпел… Но к вечеру мне стало заметно хуже. Может быть, сказался этот переезд на телеге, а, может, и там, в больнице, боль сделалась бы такой же почти невыносимой. Мне показалось, впервые я понял смысл выражения: тянуть жилы.

Кто-то невидимый проникал в ткань под голень, перебирал сухожилия — так же бесцеремонно, как мы детишками делали это с отрезанными лапками гуся либо индюшки — и начинал подергивать и потягивать…