Сказание о Железном Волке

Возле кургана я проторчал до позднего вечера и так успел наработаться, что ночью мне снилось одно и то же: надавливал ступней на оковку лопаты и швырял потом землю, надавливал и швырял… Остановился на минутку, чтобы попробовать разогнуть давно затекшую спину, и тут как раз услышал насмешливый голос: «Вставай, городской бездельник!.. Вставай!»

Это я-то!.. Ну, не обидно ли?

Не мешайте человеку работать!

Попробовал прикрыть ухо краем одеяла, но голос зазвучал не только громче, но на этот раз куда строже: «Или ты забыл?.. Забыл, что летом надо позавтракать до того, как откроет рот птица удод?.. Ты забыл, что с тобой может случиться, если птица удод опередит тебя?!»

В последний раз я швырнул землю и воткнул лопату рядом со своими башмаками: пусть-ка и она отдохнет…

Теперь бы и в самом деле спину разогнуть.

— Ты забыл, белоручка и лежебока, что сегодня мы на лошадках поплывем по будущему морю?

— Все, тэтэж, все — я уже встал, встал…

Синь за окном была еще почти не размыта, и, пока я сидел несколько секунд, привалясь плечом к шкафу рядом с диваном, мне привиделось, как мы с дружками по темной улице спешим вниз, к Хашхоне… Куда мы шли?.. На рыбалку или за ягодами?

— Учителя своего ты разбудишь сам?.. Или…

— Скажи ему, тэтэж, скажи…

— Что ему сказать?.. Что лошадки уже ждут?.. Мы собирались пораньше выехать…

— Скажи ему про птицу, тэтэж!..Скажи про удода!

— Ты думаешь, что такой большой ученый, как твой учитель, Сэт, не знает, что может случиться, если птица удод прокричит раньше, чем мы успеем переломить хлеб?

— Предупреди его, тэтэж!.. Надо срочно предупредить!

Оленину, видно, это подняло настроение: за столом он сиял, что называется:

— Спасибо, Хаджекыз, спасибо!.. Непременно говорите мне, предупреждайте о таких вещах…

Чтобы сделать приятное профессору, дедушка обратился ко мне.

— Вильям сразу понял, аферэм!

— Должно быть понятно всякому, кто думает о своем честном имени, — словно благодарил дедушку Оленин. — Кто заботится о том, чтобы его намыс был выше…

— Аферэм! — радовался дедушка: конечно же, Оленин делал успехи!

Кого из адыгов оставит равнодушным это понятие: намыс?.. Если, конечно, — это настоящий адыг.

Или ты уже не адыг?!

При воспоминании об этом душу мне легонько защемило тревогой… Не хотелось думать о чем-то плохом, когда все у нас было так хорошо!.. Посмотреть на дедушку с Олениным: они были как два старых друга, понимающие один другого не то чтобы с полуслова — вообще без слов. А ведь я, признаться, переживал: а вдруг они почему-либо не сойдутся?.. Два очень дорогих для меня человека.

— Это прекрасно, Хаджекыз, — говорил Оленин уже серьезно, но по-прежнему растроганно. — Что понятие о чести тем самым внушается мальчику с детства: вставай… Если не успеешь позавтракать до того, как удод прокричит, тебя в чем угодно напрасно обвинят… Имя свое доброе береги!

— Вставать неохота, — поддержал его Хаджекыз. — А надо вставать, надо работать… Если не приучили с детства — потом поздно.

И тут до моего слуха и в самом деле донесся этот глухой звук: как будто где-то далеко дули в бутылку.

— Тихо! — поднял я палец. — Пожалуйста, тихо… слышите?

— Это птица? — с детским интересом спросил Вильям прислушиваясь. — Удод?

Фу-фу-фу! — снова прерывисто дунули вдалеке.

— Она! — значительно сказал Хаджекыз.

— Как по заказу, Вильям Викторович!

Он грустно улыбнулся:

— По просьбе трудящихся, да, — и вдруг почти испуганно вскинулся. — Но мы ведь с вами и в самом деле не успели пока к еде притронуться… ай-ай!

Я хотел было пошутить, сказать, что, мол, да — страшное дело, что теперь с нами со всеми будет, но на лице у Оленина была до того искренняя печаль…

Это с ним бывало и раньше: вроде бы ни с того, ни с сего такая горечь появится вдруг в серых глазах!.. Раньше я всегда думал, что это — воспоминание о прошлых его несчастьях, но в тот раз у меня вдруг впервые мелькнуло: неужели это предчувствие беды?.. Правда, имел я в виду, конечно же, угрозы в этой дурацкой записке, а не то, что потом и в самом деле произошло.

Но кто же такое вообще мог предположить? И все же готов поклясться: что-то такое смутное я тогда ощутил — недаром же мне расхотелось шутить.

Может быть, и дедушка это почувствовал?

— Пусть моя рука добром тебя коснется, Вильям! — мягко сказал он, дотронувшись да плеча Оленина. — Когда я буду сегодня делать намаз, когда буду с Аллахом разговаривать, я скажу ему, что ты еще не знал этой приметы… Ты и так, наш дорогой гость… дальний гость, который стал такой близкий… Ты и так уже многое знаешь и многое стремишься понять, мы это видим… Если бы все мы так заботились друг о друге… так хотели поддержать старый обычай…

— Спасибо, Хаджекыз! — сказал Оленин растроганно.

— Ей, почему твой учитель ничего не ест? — тихонько спросила расстроенная Кызыу у меня за спиной. — Я думала, вам может не хватить кислого молока, твой учитель полюбил его, Сэт… А вы еще и это не тронули!

— Мы заговорились, нанэ. Сейчас мы, сейчас…