— А ты знаешь, что так звали любимую белую ослицу пророка Магомета — Дол-Дол? Ты и еще многого не знаешь, дурной и злой мальчишка, растущий в дурном и злом чужом городе!.. Ты думаешь, загадка кузнецов — в кургане, и ты копаешь курган. А эта загадка высоко над ним… Или от него далеко. А, может быть, загадка кургана — в старом Османе?.. Как ты меня будешь
«Я хочу знать! — пытаюсь я крикнуть, но у меня ничего не получается, мешает комок овечьей шерсти. Недаром в старые времена так затыкали рот ночным пленникам, захваченным во время набега. — Хочу знать, хочу!..»
Вскочить? Убежать?
Но я сижу. Так удобно сидеть… С трудом я открываю глаза, но овечья шерсть застряла теперь в ушах, приходится сунуть палец в одно ухо и легонько потрясти, в другое ухо…
И теперь слышно, как клацает коршун своим крепким клювом… Цак-цак-цак!..
Опять коршун?!
Нет-нет, это старый добрый Осман продолжает шептать свои молитвы: «Алла-ох акбар рахи-им, бисмилахи рахмаани рахим!..»
О, Аллах, будь милосерден ко всем мусульманам, дай им покой и мир!
Покой и мир…
Высокие решетчатые ворота, которые захлопнул за собой Осман Челестэнов, когда переступил мирской порог, чтобы наедине с Аллахом поговорить, все еще накрепко закрыты…
Покой и мир… Всем, всем!..
И в самом деле забудешь в этом
Я гляжу на стул Османа, похожий на трон… Гляжу на дверцу старого шкафа — среди резьбы на ней тоже можно различить родовой знак Челестэновых. И на тумбочке такой же знак, и на полке под зеркалом… Где же еще я видел такие знаки?..
Когда у Асхада родился Ромик, первый сын, наша нанэ выговаривала невестке: «Мало того, что вы не захотели жарить пшено на меду, чтобы мальчик не вырос толстяком, теперь привезли эту новую люльку!.. Разве ты не видишь, из чего она сделана?.. Эта люлька — из бузины, и тот кто будет лежать в ней, вырастет не только с кривыми ногами, но и с кривыми мыслями — он никогда не будет ни джигитом, ни мудрецом, а будет лесным пеньком, жалким увальнем, валлахи, ну, почему молодежь теперь этого не знает!»
И с чердака достали старую-престарую люльку, в которой мы все, Мазлоковых дети, выросли… Что ж, что она теперь была вся в пыли и паутине — и то и другое можно вытереть. Зато она, эта люлька, сделана из самого здорового и доброго, какие только есть на свете, дерева — из боярышника. И боярышник этот не переносили через реку, нельзя — иначе он потеряет все ценные свои свойства… Эту люльку прямо в лесу и сделали и потом уже через реку перенесли — это можно. Это уже не имеет значения — готовую вещь переноси сколько хочешь.
Те, кто растет в люльке из боярышника, становятся умными, сильными, добрыми и долго живут. У них все идет потом по закону предков: до пяти лет — птенец, до пятнадцати — козленок, до двадцати пяти — волк, до тридцати пяти — лев, до сорока пяти— вол… Кому тут что неясно, а-енасын?!
И когда мальчик будет спать, будет играться в такой люльке, то до пятидесяти пяти он будет самым надежным попутчиком и самым мудрым советчиком, до шестидесяти пяти станет общую волю выражать, общие мысли, заступаться за весь аул и говорить от имени всех адыгов, и до семидесяти пяти его потом будут приглашать на народное собрание, на
И старую люльку сначала обмели веником, потом хорошенько вымыли и поставили посреди двора — чтобы ее просушило солнышко и обдал ветерок… Замечательная эта люлька, в которой выросли все дети Мазлоковых: из боярышника сделаны и все четыре стойки, и все, какие есть, перекладины, и дуги тоже. Две нижних дуги, на которых люлька качается, и две верхних — чтобы она красивой была и высокой: тогда ребенку будет чем дышать, если летом придется накинуть что-нибудь легкое поверх люльки, чтобы будущего джигита мухи не беспокоили.
Только дно у люльки из дуба, но это уже можно — пусть дети крепкими растут, как это дерево!..
Боковые стенки у этой люльки Мазлоковых из чинара, а торцы плетеные, да…
И я смотрел на эти плетеные торцы: никто этого раньше не замечал?.. Никто не видел? Не понимал?
Или