Сказание о Железном Волке

— И скажи твоему учителю, Сэт, что Умный Человек приходил вчера два раза… Просил напомнить ему про тот золотой курган, о котором он будто бы вам рассказывал…

— Расскажи лучше нашему гостю, невестка, чем ты заквашиваешь молоко, которое, говоришь, ему понравилось! — сказал Хаджекыз, поглядывая на меня.

— Мама просила напомнить вам, что вчера дважды приходил Умный Человек, — сказал я Вильяму Викторовичу. — Хотел напомнить о том самом кургане, о котором он рассказывал, помните?.. Золото валяется, мол, даже вокруг него…

— А-енасын! — легонько взмахнул пятернями Хаджекыз. — Валяется точно так же, как опилки вокруг могилы Тлепша… все усыпано! Довезут ли наши лошадки мешки с золотом?.. Самим придется обратно пешком, ым?

— А дедушка говорит, пусть лучше мама расскажет вам, чем она молоко заквашивает…

— Чем, чем же? — глянул на маму Вильям Викторович.

— Не только невестка — весь аул, — поправил Хаджекыз.

— Весь аул, да. Заквашивает молоко побрехушками Умного Человека…

— То есть? Что значит побрехушками?

— Расскажи, нанэ! — попросил я по-адыгейски. — Как ты его заквашиваешь…

Мама поднесла к губам сморщенную ладошку, тихонько зашептала:

— Иди сюда, вся брехня Рамазана, иди сюда, собирайся — вся ты тут?.. Бросаю тебя в наше молочко — неужели от такой брехни ты не скиснешь? — Оторвала ладошку от губ, затрясла ею над кувшином, который только что принесла: — Скисай, скисай, никуда ты не денешься — скисай!

Я переводил, а Оленин все смотрел радостными глазами — то на меня, то на Кызыу.

— И оно… скисает?

— Если заквасить его брехней — скисает даже в ту единственную в году ночь, когда оно не должно скисать! — с нарочитой уверенностью объяснил Хаджекыз.

— А… есть такая ночь?.. Одна в году, говорите?

— Самая короткая, да… В июне, — сказал Хаджекыз. — Та самая, будь она проклята!

— Ах да, да, — нахмурился и Оленин. — Понял, я понял… Двадцать второе!

— А видишь, Вильям, как мирно называется она у адыгейцев: ночь, когда молоко не успевает скиснуть…

— И только, значит, от… побрехушек нашего Рамазана? — грустно улыбнулся Вильям.

— Никакое молоко его брехни не выдержит. Даже в самую короткую ночь успеет скиснуть!

Когда мы выехали из нашего двора, и по спящей улице бричка покатилась к Хашхоне, около одного из домов торопливо стукнула калитка и старик Рамазан заспешил наперерез лошадям:

— Подождите, — кричал Рамазан. — Я вам что-то должен сказать, постойте!

Дедушка попридержал лошадей, но останавливать не стал. И Рамазан шел рядом, взявшись за грядку. Для этого ему пришлось сильно задрать руку, и только могучая его папаха возвышалась над высокой бричкой дедушки Хаджекыза… слишком высокой, ох!

— Без меня вы ничего не найдете! — торопился Рамазан, совсем забыв, что накануне он старательно делал вид, будто с трудом говорит по-русски — Этот курган расположен в таком хитром месте: шайтаны хорошо позаботились… Набит золотом, набит!.. Один умный человек откопал там кувшин с золотыми монетами… И что бы вы думали, ым?.. Бросил работу, зачем ему теперь? Одну монетку вытряхнет и едет в Екатеринодар, да… Зубному врачу продаст — полгода потом гуляет… Тпру, тпру!.. Останови, Хаджекыз!

— Я вижу, Ереджиб не нашел тебя вчера? — со значением спросил дедушка, слегка помахивая кнутом с другого бока.

— Ереджиб?

— Мы решили, что все вместе поедем на твой курган через неделю… А сегодня ты остаешься за главного на Челестэновом кургане, он тебе не сказал?

В тоне у Рамазана послышалось сомнение:

— Может, меня дома не было?

— Во-от! — протянул Хаджекыз. — А он там может один не справиться… дети! Ох, эта молодежь! А туда сегодня должны приехать ученые из Майкопа… выручи, Рамазан!

— Ереджибу Батовичу привет, — не очень уверенным голосом поддержал Хаджекыза Оленин. — Спасибо, что проводили нас, Рамазан!

— Передам! — уже охотно пообещал Умный Человек.

Снял пятерню с грядки, тут же отстал и уже откуда-то издалека послышалось:

— Не волнуйтесь, Куков из заставит работать!

Зато перед Бароном дедушка остановил бричку, как перед важной персоной.

Картинно натянул вожжи, и в интонации у него, когда прикрикнул на лошадей, послышалось удивление: вы, что, мол, мои коняшки, разве не видите, что за человек ждет на дороге?

Прежде чем влезть в телегу, Барон протянул мне две завернутые в газету бутылки:

— Где у вас там продукты, Сэт?.. Положи, чтобы не разбилось!

— А что это, что? — спросил наблюдавший через плечо Хаджекыз.

— Тормозок! — словно отмахнулся Барон.

Между первым и вторым сиденьем тяжело перевалился через грядку и развалился на соломе поперек брички: в один край уперся плечами, а на второй положил свои тяжелые, с «тракторною» подошвой, башмаки.

— Привет честной компании… Можно, Хаджекыз, ехать!

— Как, как ты назвал? — переспросил Хаджекыз, когда кони уже тронули. — Тормозо-ок?..

— Тормозок, Хаджекыз. В дороге закусить.

— И не мог бы ты мне сказать, Анзор?.. Не мог бы сказать, сколько денег этот тормозок… затормозил в твоем кармане за последний год… за два года?

Барон лежал на сене у нас с Олениным в ногах, обе ладони заложив под голову, и в губах у него подрагивала сухая травинка.