Сказание о жизни у чудесах блаженного старца Иоанна Оленевского

Я у него была еще у живого, со своей сестрой. У меня болел живот так, что я ничего не могла делать и все лежала. А приступы были такие, что сил не было сдерживать крик. Врачи признали язву 12-ти перстной кишки и направили меня на операцию, а сестра меня позвала к батюшке: «Я еду к старчику спросить, жив ли мой сыночек, поедем и ты со мной – пожалуешься на свою болезнь, попросишь благословение на операцию». Я согласилась, хотя думала что бесполезно. Ехала с трудом, с большими болями, шла тихонько, со стоном. И пришли мы к его келии позже других. К нему идут и идут люди, мы самые последние подошли. Около келии стоит народ и говорит: «Не принимает никого». Все постояли, поговорили, поговорили и пошли обратно на станцию. Мы тоже пошли последние, ото всех отстали. Вдруг за нами бежит племянница его и говорит: «Вернитесь, вас зовет, примет».

Мы от радости чуть бегом не побежали. Кто-то научил говорить не «здравствуйте», а «здорово живем». Глупый совет исполнили: «Здорово живем», – сказали мы, зайдя в келию. Батюшка промолчал.

– У меня сильно болит живот, на операцию назначают…

Не дал объяснить, где болит, перебил:

– Не будет болеть. Выздоровеешь, выздоровеешь, выздоровеешь, – говорил старец крепким басом, как молодой, а сам в это время перекрестил мою голову и дал руку поцеловать, как он всегда делал: согнет кисть и ткнет тыльной стороной ладони своей руки к губам посетителя.

Сестра спросила:

– Мой сынок без вести пропал, как его поминать: о здравии или за упокой?

Но провидец не дал ей высказать все:

– О здравии, о здравии, о здравии! Жив, вернется. Которые на 20–30 и больше лет пропали, вернутся… – сказал он и опустил голову на грудь.

Мы вышли. Я вдруг почувствовала полную свободу в животе от боли и шла шустро, весело! Операцию не пришлось делать. И с той поры живу вот уже 22 года и живот мой не болит. О сыне сестры потом прослышалось, что он жив, запрашивали о нем характеристику. Но он еще не вернулся, а прошло уже 20 лет с лишним.

* * *

Матрена говорит:

– Батюшка, я прошу смерти себе.

– Ты убиваешь себя, – резко ответил старец.

– Горькая жизнь моя, я все время плачу.

– Я тоже плачу часто, и другие плачут…

* * *

Краток был в своей речи духовный наставник, воспитатель, врач духовный, немощным он никогда не допускал грубых упреков, не раздражался, а плакал очень много и о себе, и обо всех. Обо всех и обо всем. О грехах, недостатках ему не надо было сказывать, он сам их знал и указывал на них человеку, приводя его в слезное покаяние и исправление.

* * *

Мария собралась ехать к старцу в Оленевку. Не видя за собой особо страшных грехов, она весело бежала от своего дома по улице, будучи уверена, что она везет старцу радостный подарочек – грибочки. «Он очень любит грибы, – размышляла в себе Мария, – и сильно обрадуется, когда увидит их в своих руках». Навстречу Марии по улице быстро и неровно шагала молодая женщина. Поравнявшись с Марией, она останавливает ее с вопросом:

– Скажите, пожалуйста, где тут у вас живет женщина, которая делает аборты? – чуть слышно, воровски, спросила молодая.

Перед Марией стояла молоденькая, худенькая женщина, похожая на девочку. Голубые влажные глазки ее нервно и нетерпеливо бегали то вправо, то влево, крашеные губки чуть заметно вздрагивали, сдвинутые брови, нервное движение рук – все это говорило о том, что женщина находится в большом горе. Мария молчала, разглядывая незнакомку.

– Где у вас живет тетя Дуня, она аборты делает? – шепотом повторила свой вопрос женщина, и снова ее глазки забегали.

– А, тетя Дуня? Она живет по той улице, второй дом от угла, – быстро пробормотала Мария, чтобы поскорее отделаться от этой женщины, и побежала дальше, снова погрузившись в размышления о батюшке: как он будет радоваться и что ей скажет? В поезде дремалось. В дороге по полю до села от станции шла Мария с толпой, шедшей туда же. Всю дорогу разговор был о батюшке, о его чудесах. И все трепетали: «Он некоторых не принимает или выгоняет… Господи, как страшно к нему идти… А вдруг выгонит, поругает, а может быть, и не пустит войти в его келию».

Наконец, они стоят уже у дверей келии.

Кто-то из них кротко постучал в дверь. Вышла Наталья. С суровым взглядом она грубо ткнула: «Заходи ты!»

Мария затрепетала от радости и сразу в голове мысль: «Знает батюшка, что грибочки ему принесла, и он приказал меня пустить первую». Чуть слышно вошла в келию, перекрестилась на иконы и к батюшке весело шагнула от порога, сложив крестообразно ладони. Произнесла смиренно, улыбаясь и губами, и сердцем:

– Благослови, батюшка! – и вдруг слышит крик:

– Зачем ко мне пришла? Иди, показывай дорогу. Идите, убивайте детей, – гремел сильным басом. Марии показалось, что это гром затряс всю келию.

– Батюшка! Ох! Ой-ей! Что это я наделала?

– Ступай, ступай, ступай, – вдруг смиренным тоном успокоил старец.

– Батюшка, вот грибочки, сама набрала, – задыхаясь бормотала Мария и трясучими руками подавала сумочку.

– Ничего мне не надо, ступай, – устало проговорил старец, и голова его упала на грудь.