Сказание об Иле

К хозяйке подошла наглая черноволосая молодая женщина со шрамами по обеим сторонам лица и бесцеремонно обшарила рукой все укромные места на ее теле.

– Смотрите-ка, что я тут нашла, – прищелкнув языком, хитро объявила молодуха.

– Да это же кхарский амулет…

Было заметно, что, смотритель поменялся в лице.

– Дай-ка мне на него взглянуть, – обратился он к черноволосой женщине.

Еще какое-то время смотритель разглядывал серповидный предмет, а потом тихо, но с плохо скрываемым волнением снова адресовал свой вопрос хозяйке:

– А откуда эта вещица у тебя?

Поняв, что на этот раз она действительно влипла в историю, хозяйка по-настоящему испугалась и твердо решила не врать, но и не говорить всей правды, а там как пойдет. Не успев придумать что-нибудь получше, она наклонилась к смотрителю и, уставившись ему прямо в глаза, и заявила:

– Так это ж тоже мне рыбак дал… другой рыбак.

– Сколько же у тебя там рыбаков-то шастает? Уж давно все рыбаки перевелись. А знаешь ли ты, что это за вещь?

На слове «вещь» голос смотрителя дрогнул.

– Нет, я не знаю… – растерянно отвечала хозяйка.

– А этот рыбак не Сенакой ли назвался? – вдруг в разговор вмешалась та женщина с наглым видом, что прежде обшаривала ее.

– Нет… Не помню… – старалась, как могла, хозяйка.

Она очень удивилась и еще больше напугалась, ведь те, кто допытывался от нее правды, знают имя рыбака.

Дело все в том, что сама-то хозяйка никогда ни у кого не спрашивала имен, а называла всех по роду деятельности. Вот и Сенаку называла она по тому делу, которое сама ему и определила: рыбак. Илея же у нее была нянькой. Нянька рыбака звала братом.

Как обращался к рыбаку вязальщик, хозяйка никогда не обращала внимания. Да и с дикцией у родственника было совсем плохо. Поди разберись, когда у того вместо слов постоянно каша во рту. Но теперь хозяйка была уверена, что именно так— Сенака ― и звали ее постояльца.

– А как же все-таки его звали?– не унималась черноволосая.

– Кого?

– Рыбака! – зарычала молодая бестия.

Теперь на голову хозяйки обрушился камнепад тяжелых мыслей. Что ей предстоит в случае, если она будет врать, а ей не поверят? Что, если расскажет все как есть? Но в этом случае откуда ей знать, что потом не поступят так же, как хотят поступить с этим рыбаком? Что-то подсказывало бедной женщине, что поступят с ее постояльцем очень плохо. Ведь неизвестно еще, что он там натворил.

Под завалом камней уже оказались ее дети, домишко со всем хозяйством, а глубже всех она сама. Что будет со всеми ними, если она оттуда не выберется?

– Да не знаю я… А он не говорил, окаянный. Отпустите меня, заберите все и отпустите, у меня детей вот сколько… – И, выставив вперед ладони, женщина раздвинула толстые пальцы, а затем загнула два из них, не забыв прибавить к своим детям еще одного ― того, что родился у Илеи.

Черноволосая схватила ее за мизинец и сильно рванула. Несчастная вскрикнула и сжала пальцы.

– Вот так их вроде стало меньше?– довольно заметила черноволосая.

Хозяйка зажмурилась ― она была готова к тому, что ее сейчас станут бить, но смотритель неизменно спокойным голосом распорядился:

– Подождем ночи, а там все станет ясно.

Стемнело. На старой барже, где сейчас находились пойманная с чужим добром хозяйка, смотритель, трое крепких мужичков ― его помощников и та нахальная черноволосая женщина, вдруг стало тихо. Перестали разговаривать и те, что стояли у баржи. Среди самых стойких, что дождались сумерек, оказалась только одна женщина. Та, в фартуке, с той самой накидкой, из-за которой хозяйку и схватили. Накидке нашлось весьма сомнительное применение: скрученную, как выжатая половая тряпка, ее использовали в качестве пояса, который теперь красовался поверх фартука. Очевидно, это было сделано с целью удержать тепло. Женщина с нетерпением ждала суда. Она уже несколько раз объявила всем, что все имеющееся у «воровки» непременно достанется ей. А стояла она здесь и ждала того, чтобы узнать каким имуществом владеет воровка и не утаила ли чего.

– Посмотри-ка, Каяна, что там? – обратился смотритель к той черноволосой молодке.

Причиной внезапно наступившей тишины стала женщина, укрывшаяся с головы до ног под балахоном из листьев и шерсти. В руках она несла щенка, такого мерзкого и злобного, что казалось, он сейчас же выпрыгнет из своей плешивой шкурки, если хотя бы раз увидит собственное отражение. Темнота и женские руки скрывали щенка от случайных глаз.

Появление этой особы для собравшихся людей не было неожиданным, но все же заставило их сразу отойти подальше от баржи. Они рассыпались в разные стороны, как брошенный на пол горох, позабыв о планах и мечтах о чужом имуществе. И оставив после себя лишь шепоток:

– Кхарская ведьма…

Хозяйка увидела копну нечёсаных волос скрывшую лицо вошедшей.

– Уйди, – раздался голос той, которую тоуркуны называли ведьмой.

Голос был противный и походил на скрип старой корабельной доски, отдираемой от палубы.

Черноволосая нахалка, услышав эти слова, вся сжалась и подалась прочь с баржи.

– И вы пошли, – проскрипела вновь ведьма, очевидно имея в виду смотрителя и его людей.