Сказания древа КОРЪ

По Самбору Скорых тоже наездились. Из комнаты в коммуналке – в отдельную однокомнатную, с холодной передней квартиру. Оттуда переехали в зелёный район. Вблизи оказались и русская школа, куда вслед за сестрой стал ходить Серёжа, и педагогический техникум, принявший Ольгу Скорых преподавать физкультуру. Особняк с палисадником, покинутый владельцами до прихода русских, хибары при нём и сараи замыкали голый двор с водоразборной колонкой. На задах начинались и тянулись до грязного ручья огороды, засаженные тополями по межам. Семье офицера достались две комнаты и кухня.

Эта самборская квартира Скорых стала первой для Сергея, которую он воспринял как семейное гнездо, как живую оболочку, вмещающую самых родных ему людей, что зовется Отчим домом, хотя «отче» и пальцем не пошевелил, чтобы расширилась территория семьи. Улучшением жилищных условий, как всегда, занималась жена старшего лейтенанта. После уроков в техникуме, по ночам, она чертила для городского архитектора. Находились покупатели на её живописные работы. В Сибири она набила руку на портретах маслом по фотокарточкам убитых на фронте. Заказы вдов продолжились и после войны. В городе возник спрос и на жанровые картины, натюрморты и пейзажи Ольги Алексеевны.

Её подработок позволил нанять домработницу. Молодке Юле поставили солдатскую койку на кухне.

Старший лейтенант Скорых продолжал службу в должности начфина полка. Вне чугунной ограды здания штаба и казарм продолжал вести прежний образ жизни: по дороге домой заглядывал в буфет. Если желание развеяться посещало его уже дома, звал сына «на вылазку» с собой, соблазняя воблой. Мама особенно не возражала – с провожатым он возвращался в лучшем виде, чем один. «Подтянутый, гладко выбритый», но еще не «слегка пьян», каким положено быть русскому офицеру в избранной шутке подсинца, он плохо вписывался в заплеванные интерьеры послевоенных буфетов, забитых фронтовыми калеками. Поэтому, когда на центральной площади Самбора восстановили пивной бар в польском довоенном стиле, начфин стал чаще всего захаживать туда – внешне блестящий, моложавый, красивый, пользующийся известностью судья по спорту первой категории, громогласный, велеречивый, благодарный слушатель анекдотов. Имели успех его смелые, нелицеприятные высказывания по адресу городских властей, даже… бери выше! В то время это было сродни подвигу Александра Матросова. Но ему всё сходило с рук, удивительно. Невидимый Добрый Гений берег Анатолия Никаноровича Скорых, видимо, для каких-то высоких свершений. Но так и продержал в запасе до самой его смерти. Неизвестно, как долго коптил бы, угасая, серое самборское небо сын Никанора, да вдруг случай определил ему выехать в двухлетнюю служебную командировку за рубеж.

Домой из Германии стали приходить посылки со всякими экзотическими вкусностями, доставлялись с оказией перетянутые ремнями огромные чемоданы. Из них появлялись очам неизбалованных советских людей невиданные в СССР вещи. Дважды в год приезжал на побывку сам капитан. Уже капитан! Шёл от вокзала через город налегке, гордо неся моложавую голову. Только офицерского стека не хватало сильной руке известной в Самборе личности. Впереди носильщики несли пёструю заграничную поклажу. Капитан оплачивал услуги не торгуясь, ещё давал на чай. В семье все одеты, обуты, комнаты украшаются коврами и ковриками; кровати обретают покрывала, безделушки радуют глаз. Ольга, получив согласие Анатолия, зовёт родителей в Самбор на постоянное житьё.

И вот осеним утром, затемно, невольные сибиряки Фроловы – одёжка на одёжке, – пропахшие общим вагоном, с тюками, чемоданами и котомками, заполнили переднюю. Серёжа узнаёт бабушку. Ну, у кого ещё может быть такая крупная «картофелина» между бульдожьих щёчек, увенчанная пенсне!? Дедушка, в чёрном, заношенным пальто, с красивым, что называется, орлиным носом, бледный, утомленный дорогой, уже облюбовал мягкое кресло. Из его уютной глубины улыбался, подставляя колючую щеку для поцелуя. Впервые в жизни Серёжа увидел деда. В ссылке Алексей Сергеевич не фотографировался, ранние снимки остались у старшей дочери.