Анатолий Скорых, потомок служилых, внук нетитулованного дворянина, и Ольга Алексеевна, дочь разночинца и барыни, стали ревностными советскими людьми, гордились своей принадлежностью к партии большевиков. Казалось бы, их дети должны были пропитаться ортодоксальной советскостью до мозга костей. Ан нет, к пропаганде речами шестое поколение Скорых в лучшем случае оставалось равнодушным. Алла и её брат часто раздражались её примитивностью. А пропаганда советского образа жизни, как самого-самого-самого… (понимаете?)… заставляла усомниться в «выборе новой гражданской общности». Хрущёвская расправа с трупом вождя лишь способствовала развитию молодёжного нигилизма. Оставаясь верным исторической науке, Сергей с годами всё чаще обращался к серьёзным академическим работам – прочёл всего Тарле, где-то выискал издания, с «ятями», Тьера, Соловьёва и Ключевского. Ему и раньше скучно было читать вторую (по объёму учебника) половину «Истории СССР», где появлялись в утомительном изобилии народовольцы и другие «друзья народа», не столько воевавшие против всегда, во всём правых социал-демократов, сколько вместе с ними разрушавшие Россию. Пришло время, когда он сам дал им свою оценку. В смене общественно-политических формаций после семнадцатого года он увидел не прогресс, а возвращение к уродливой форме раннего феодализма. «Династия Политбюро» сменила династию Романовых, родовая аристократия уступило место компартийно-номенклатурной, и при всём этом безумии утвердился государственный капитализм, превративший свободное крестьянское сословие в колхозных невольников, пуще крепостных. Тогда вспомнились и были поняты слова библиотекаря Кошевого, поддержанные Алесем Сергеевичем, – во время чаепития у Скорых в Самборе: «Рано или поздно это закончится гигантским обвалом». – «Вы о чём?», – спросил подросток. Дедушка грустно улыбнулся и ответил словами Некрасова: «